Дорога в небо

Ответа не было. Келеф даже не свернулся кольцами — лёг на шкуру по-человечески, закрыл глаза. Так он не спал никогда, и к тому же — на памяти Хина — уж точно не спал ночью. Правитель повторил вопрос, но Сил'ан лишь тихо вздохнул. Какое-то время Одезри смотрел на него, надеясь, что это розыгрыш, а потом грустно улыбнулся и осторожно сел рядом. Привычно провёл рукой над разметавшимися прядями чёрных, блестящих волос, не касаясь их.

Тысячи летней и весенов, даже Нэрэи и его Астор сейчас представлялись обитателями иного, далёкого мира. Смелые, решительные, они многое себе позволяли — уж явно не дрожали бы над спящим божеством. Хин мог податься ближе, наклониться и вдохнуть аромат кожи, волос, прикоснуться губами к шее. Неожиданные желания; волнующий, острый интерес: «Что бы я почувствовал? Как бы это было?» Он не хотел ложных сладких ответов, подброшенных любовным опытом или воображением. Тепло горел огонь, и вновь, как на обрыве, казалось, что непреодолимое, бережное течение уносит старый дом и его обитателей.

— Наконец-то, уснул, — с облегчением пробормотал вездесущий паук. — Авось теперь пойдёт на поправку.

Хин проснулся на рассвете, один, как и ожидал. Камин давно догорел, в комнате было тепло, душно и сумрачно. Одезри наощупь подобрался к окну, больно ударился о забытый рядом с кроватью карниз и долго возился с задвижкой. Он почему-то решил, что застеклённые створки распахиваются внутрь, а они раздвигались. Правитель открыл ставни, ёжась, но с удовольствием вдыхая стылый воздух. Он чувствовал себя невыносимо грязным и голодным, а потому отправился на поиски Синкопы. Одезри собирался оставить ему одежду и пойти искупаться в озере, но в доме не нашлось ни воды, ни посуды. В конце концов, паук прихватил с собой гранулы очищающего зелья и на плече Хина спустился с обрыва. Там человек разрыл песок, сложил в получившуюся ямку платье и брюки, полил водой. Синкопа подбежал ближе, деловито сбросил свой груз.

— Придётся потом отряхивать, — посетовал он, внимательно следя за тем, как розовеет жидкость.

— Невелика беда, — отмахнулся Хин.

Купание лишь усилило голод. Даже от запаха цветов Одезри испытывал мучительные спазмы в желудке. А уж когда в доме разожгли камин и потянуло дымком, то вовсе накатила слабость.

— Сейчас приготовим завтрак! — заверил Синкопа и убежал. Ему словно бы радость доставляло суетиться, хлопотать и заботиться.

Хину очень хотелось осмотреть дом, отворить все окна, впустить свет пробудившегося Солнца, но приходилось сидеть у огня, любоваться на искры и ждать, внимая ленивому треску. Из леса незаметной музыкой лилось разноголосое пение птиц.

Потемнело, словно туча закрыла небо. Правитель обернулся на лёгкий шорох.

— В Лете ты всегда входил через дверь, — напомнил он.

Келеф задумчиво хмыкнул:

— Мне не хотелось уподобиться Бекару.

В ореоле света он был чудо как хорош, но та улыбка, которую Хин не раз вспоминал, исчезла из уголков мечтательных губ. Правитель не сразу заметил перемену — его отвлекли яркие глаза, опоили покоем, так словно всё опасное и сложное уже закончилось, и можно было с удовольствием вспоминать об этом. Казалось, юное создание вот-вот растает в солнечных лучах. Одезри по привычке считал себя младшим, но собственное отражение, виденное сегодня, всколыхнулось перед глазами. Он не выглядел моложе Сил'ан. Должно быть, и четыре года назад, до расставания, уже не выглядел — просто не замечал.

Келеф заговорил сухо, торопясь избавиться от слов, так не подходивших сказочному краю за его спиной:

— Войны не избежать, — обращение, недосказанное, повисло в воздухе. — Но меня это уже не касается. И тебе я не помощник. Уедешь сегодня.

— Не уеду, — спокойно и сдержанно возразил Хин. Сил'ан отвернулся, промолчал. — И почему не касается? Ты же воин воздушной армии.

— В прошлом, — добавило дитя Океана и Лун подчёркнуто ровно. — И потом, дело не во мне. Такова позиция семьи. Попробуй убедить Вальзаара, что человечье побоище и для нас не пройдёт бесследно, а я посмотрю, как у тебя получится. У совета вот не вышло.

Злорадная интонация, прежде несвойственная Келефу, заставила правителя подобраться.

— Уезжай, — подтвердил Сил'ан, не настойчиво — безразлично. Он не стал ничего добавлять о путях и судьбах двух народов, или о том, что время надеяться и в ком-то нуждаться — прошло.

Хин и сам не представлял, как избежать разлуки, войны и гибели. Он не ведал даже и того, как вернуть милую, рассеянную ласковость чужому взгляду. Чанакья толковал о воле, но как понять, не был ли он сам, да и Эрлих, игрушкой в руках Основателя? В конце концов, чья воля поспорит с Дэсмэр, владычицей судеб?

Так значит, делай, что должен, свершится, чему суждено?

— Кузнечик не преградит ножками путь грохочущим колесницам, — с насмешливым сожалением подытожил Келеф.

Говорил ли он о человеке или о себе? Одезри не разобрал, но решил без сомнений:

— Вернёмся вместе. Раз ты убеждён, что мы бессильны, то должен согласиться: два дня ничего не изменят.