Дорога в никуда

Полк Ивана огромным табором подходил к Семипалатинску. По пути к нему приставали и семьи казаков не из его полка, но также служивших у Анненкова в других частях. Они бежали, ибо знали, что от большевиков пощады в первую очередь не будет семьям анненковцев, причем боялись не столько регулярных частей красных, сколько своих соседей, новоселов из близлежащих деревень, где было много пострадавших в результате карательных рейдов. Анненков когда увидел это «войско» пришел в бешенство. Он, конечно, был доволен, что Иван сохранил полк, благополучно и с минимальными потерями завершил свою миссию, но то что с ним пришло такое количество беженцев: женщин, детей, стариков, многие из которых были увешаны крестами и медалями… Он не сомневался, что беженцы «нанесут» по его свежеобразованной армии тяжкий удар, удар по ее боеспособности, маневренности, мобильности. Ведь только его родная Партизанская дивизия отличалась высоким боевым духом и исполнительностью, прочие же части, вошедшие в состав Семиреченской армии, необходимо еще «приводить в порядок». Атаман, конечно, мог бы это сделать, если бы для этого у него имелось время, а его, увы, противник предоставлять не собирался.

Не сдобровать бы Ивану, если бы вслед за ним в Семипалатинск не повалили новые толпы беженцев с Севера, прибывавшие не только на телегах, но и на поездах по железной дороге, на пароходах по еще не скованному льдом Иртышу. Потом в город отступили, также отрезанные от основных сил, части генерала Бегича, на «плечах» которых шли окрыленные успехами красные полки. Остатки стрелкового корпуса, которые привел Бегич, также вошли в Семиреченскую армию, но это были крайне дезорганизованные и малобоеспособные войска. Потому Анненков, определяя им место дислокации, делал все, чтобы не смешивать их со своими основными силами. Атаман понимал, что удержаться в Семипалатинской области, на, в основном, ровных степных просторах, где имеющие большой численный перевес красные легко могут обойти фланги его армии, невозможно. Он отдал приказ об отходе всех подчиненных ему войск, кроме частей Бегича на юг, в Семиречье, где в более гористой, изобилующей озерами местности обороняться гораздо легче. Бегичу же предписывалось отступать по кокпектинскому тракту на Зайсан, и имея за спиной китайскую границу оттуда тревожить красных. Таким образом, остающаяся опять в стороне от основных боевых действий горная Бухтарминская линия отдавалась красным без боя.

В ноябре Семипалатинск лихорадочно готовился к отступлению. Первым делом казнили всех еще томящихся в тюрьме большевиков. Их выводили ночью на Иртыш, на заводи, где уже образовался тонкий лед, разбивали его и там топили. В городе запахло гарью – жгли имущество, которое не могли увезти…

29

Бахметьев прибыл в Усть-Бухтарму в начале ноября. Для вида он посетил несколько домов, где раньше страховал имущество, предупредил, что в связи с непонятной политической обстановкой контора временно закрывается. Потом направился в станичное правление, где его ждал станичный атаман… По истечении четверти часа разговора с глазу на глаз Тихон Никитич тяжело задумался над непростым предложением, поступившим от гостя:

– …Да, уважаемый Павел Петрович, получается, что ваши сведения более достоверны, чем мои. А я до сих пор не в курсе, что Анненков совсем покинул Семипалатинск

– Мне нет резона вводить вас в заблуждение, Тихон Никитич. События развиваются стремительно, и я не могу ждать. Если вы не хотите, чтобы красные партизаны организовали нападение на вашу станицу, вы должны не препятствовать провести нам объединительный сход в Васильевке. А там будут приниматься решения о проведении ряда вооруженных выступлений против усть-каменогорского и зыряновского гарнизонов, а вас, я это обещаю, не тронем. Поверьте, я умею быть благодарным, и свое слово сдержу, – заверял атамана Бахметьев.

– Так-так… Ну, а что потом… что с нами со всеми будет, когда придет ваша армия?– настороженно и в то же время с обреченностью в голосе спросил атаман.

– Не знаю Тихон Никитич. Но советская власть будет восстановлена, и все, кто боролся с ней с оружием в руках понесут заслуженное наказание, – постарался, как можно мягче произнести эти слова Бахметьев

– Ну, а к какой категории будут отнесены я и моя семья? Я не воевал против советской власти, я вообще ни с кем после японской войны не воевал. И таких, как я в станице много, тем более женщины и дети, – Тихон Никитич говорил твердым спокойным голосом, но в глазах стояло непроходящее выражение горестной тревоги.

– Здесь я ничего не могу вам обещать, но если мне удастся сохранить в уезде хоть какое-то влияние, то лично вам и вашей семье я постараюсь помочь. Но и вы мне сейчас помогите, не мешайте нам организовать хотя бы видимость военных действий. Придержите начальника свей милиции, чтобы он не наделал глупостей. Поверьте, я с вами сейчас совершенно откровенен, как и вы со мной, тогда… И если я не смогу положительно отчитаться о своей подпольной работе, когда придут наши… Тогда я уже и вам буду не в состоянии помочь…