Дорога в никуда. Книга вторая. В конце пути

Ратников стоял у своего крыльца и, взявшись за дверную ручку, отвлеченный бегом мыслей, никак не мог за нее потянуть. Наконец осторожно открыл дверь, стараясь не шуметь. Сонный уют дома несколько отвлек его от головной мороки…

— Ты что так долго, — зашептала Анна, когда он стал укладываться рядом с ней.

— Да, в казарме пришлось задержаться, — так же шепотом отвечал Ратников.

— Сколько времени, знаешь?

— Знаю, спи.

— И когда же ты угомонишься, наконец? Вон замы твои все уже спят давно. А тебе что, больше всех надо? — привычно, не повышая голоса, укоряла жена.

— Потерпи, может это в последний раз.

— Что, в последний раз? — спросила Анна, поднимая голову с подушки.

— Думаю нового комкора попросить, чтобы подыскал мне другую должность, поспокойнее. Пусть даже с понижением, но в городе. А для того, чтобы иметь моральное право на такую просьбу, надо дивизион в лучшем виде представить, чтобы новый доволен остался, — высказывал только что пришедшее ему в голову, как заранее обдуманную мысль, Ратников.

— И что ты ему скажешь? — скептическим тоном спросила Анна, перебив подушку и вновь на нее укладываясь.

— То и скажу, что уже двадцать лет офицером служу, а еще ни разу квартиры с теплым туалетом и горячей водой не имел.

— Наконец, и до тебя дошло. Я тебе уже, который год об этом толкую, — с готовностью подхватила Анна, вновь вскинувшись и сев на постели.

При этом одеяло сползло, открыв молочного цвета округлые полные плечи с бретельками ночной рубашки. Обычно при виде обнаженных плеч жены Ратников не упускал случая положить на них свои жилистые ладони, слегка вдавливая пальцы в податливое тело, оставляя медленно рассасывающиеся отметины. Но сейчас такого желания не возникло — он слишком вымотался, и морально и физически. Анна же что-то еще хотела сказать, но из-за шифоньера послышалось шевеление потревоженной голосами дочери.

— Ладно, давай спать, а то мне завтра рано вставать. Если не высплюсь, опять весь день голова будет ныть, — совсем тихо шептал Ратников, боясь окончательно разбудить Люду.

Но Анна, услышав, что он вновь собирается подниматься ни свет ни заря, не могла сдержать возмущения:

— Как, ты опять на подъем пойдешь? Который день в полшестого встаешь, ни мне, ни детям спать не даешь! — умудрялась «кричать шепотом» Анна.

— Да не на подъем и не в полпятого… Я завтра вместе с вами встаю потому, что себя старшим на школьной машине запланировал, — нехотя отвечал Ратников, предчувствуя, что теперь жена не отстанет и придется все рассказать о том, зачем он завтра едет в поселок.

— Тебе что послать некого, зачем самому-то ехать? Если офицера послать не можешь, у тебя для этого целый прапорщик-автотехник есть, — недоумевала Анна.

— Дмитриева я с собой беру. Завтра нам обоим там надо быть, вопрос с ремонтом транспортной машины решить. Боюсь я за нее, не сегодня-завтра коробка передач рассыплется, и не дай Бог, где-нибудь на серпантине. А нам только еще человеческих жертв не хватает. Тогда уже точно по-хорошему и в хорошее место отсюда не уйти.

— А ты что на автобазу пойдешь договариваться? — предположила наиболее вероятное Анна.

— Да нет, — уже позволил себе слегка более раздраженный тон Ратников, — Дмитриев говорит, что зав. автобазой… ну он там какой-то родней приходится Ольге Ивановне… ну учительнице русского и литературы. Вот я завтра сначала к ней хочу, вроде бы как насчет Игоря переговорить, а потом невзначай попрошу помочь, чтобы она меня с ним свела. Как думаешь, поможет? Она же вроде всегда, и к Игорю, и к тебе хорошо относилась. Ты же вроде когда-то контачила с ней.

— Ну, как… контачила. Это же, когда она у Игоря классной была, а я на родительские собрания приезжала — вот и весь контакт. Кто бы мог подумать, кто она есть на самом деле. Учительница и учительница, ну хорошая учительница, — за разговором Анна уже как будто совсем не хотела спать.

— Да, не просто хорошая. Она и раньше отличалась. В учителя-то сейчас идут, кто ни попадя. Иной бы по-хорошему в прачечной белье стирать или уборщицей полы мыть, а она на безрыбье пединститут кончит и учит в чем сама не петрит. А Ольга Ивановна не из таких, я в ней всегда какую-то породу чуял, и предмет свой она не как другие знает, в рамках учебника, — не согласился с женой Ратников.

— Чего ж ты хочешь, конечно, она же за границей в Харбине еще училась, не в школе, в гимназии. А это совсем другое образование. Что-что, а это-то я понимаю. Я про то говорю, что она внучка местного станичного атамана, дочь белого офицера и племянница другого, того кто командовал расстрелом коммунаров в Александровке. Ты понимаешь, мне казалось, что все, что с теми временами связано уже давно быльем поросло и в пучину времени кануло, никто и не помнит.

— Да и я про то думал. Вон как времена-то изменились. Раньше все дедами-буденновцами гордились, мне даже обидно было, что моя-то родня от всех этих потасовок как-то в стороне осталась, ни в тех, ни в других не отметились. И здесь, я же помню, еще десять лет назад все дедами партизанами из «Красных горных орлов» хвалились. А теперь оказывается чуть не у половины деды и прадеды у Анненкова или у самого Колчака служили. Поди разберись, кто врет, а кто правду говорит. Интересно, а Ольга Ивановна в свое время тоже детей водила к тому памятнику расстрелянным коммунарам, ведь там же обычно принимают в пионеры всех здешних школьников. Ведь и Игоря, и Люду там в пионеры принимали, специально на автобусе возили. Как у Гайдара, помнишь, плывут пароходы — привет мальчишу, пройдут пионеры — салют мальчишу. А тут племянница того, кто тех малчишей замочил, раз и привела пионеров, — Ратников не смог сдержать тихого смешка.

— В пионеры принимают в младших классах, а она насколько я помню, в старших всегда преподавала. К тому же это обязанность, скорее всего, пионервожатой, — отозвалась Анна.

— Ладно, утро вечера… — Ратников зевнул, — спать давай, сколько уже, — он посмотрел, с усилием превозмогая полутьму на будильник, стоявший рядом на тумбочке. — Ух ты, первый час…