Отступив от текста, еще раз повторю, что всегда с уважением относился к Б.К. Пуго, который доказал, что был исключительно честным человеком. И в этом эпизоде дело не в нем. Он точно исполнял договоренности, которые были достигнуты между Горбачевым и членами политбюро. Они хотели отстранить меня от власти. И отстранили.
Мое участие в выборах было тоже в какой-то мере не вполне осознанной реакцией этого состояния, состояния отверженного, обреченной на неудачу попыткой вернуться во власть. Почему мне этого тогда так хотелось, сегодня трудно понять. Но скорее всего, это было именно так. Трезвого расчета здесь было мало. Эмоции и оптимизм. Откуда он брался, этот оптимизм? Но он был.
Я верил, что все еще можно поправить, что в принципиальном плане курс на демократизацию жизни уже не изменить. Однако со своей верой, отстраненный от рычагов власти, уже мало на что мог повлиять. Отсюда увлечение публицистикой. Слово заменяло дело. Неожиданное желание высказаться привело к тому, что я очень быстро, за отпускное время, написал небольшую книжку «Освобождение от иллюзий». В 1992 году ее издали в Кемерове. Ни на что, конечно, она не повлияла.
Моя длительная практика на начальствующих должностях приучила не только командовать, но и чтить исполнительскую дисциплину. Я не мог допускать ослушания после того, как решение принято. Отменить команду было можно, не выполнять – нельзя. Так нас воспитывали. И я на всю жизнь усвоил эти уроки, которые давал молодым инженерам наш «батька», управляющий трестом-96 Николай Александрович Малинин.
Странная роль без прав и обязанностей в так называемом Совете безопасности была для меня сущей мукой. Вроде бы ты «большой чиновник», а сделать ничего не можешь. Слабым «утешением» было то, что подобное бессилие было распространено повсюду, стало характерным качеством власти в целом. Управление страной ускользало от президента и его правительства. Да и его ли было это правительство? Решения, принимавшиеся М.С. Горбачевым, сплошь и рядом не исполнялись. Примеров можно приводить сколько угодно. Возьмем близкую мне тему: положение в угольной отрасли, на шахтах и разрезах Кузбасса…
Секретарь Кемеровского обкома КПСС A.M. Зайцев докладывал М.С. Горбачеву: «…Волна забастовок, начавшаяся в Кемеровской области 4 марта, достигла своего апогея. Ущерб, нанесенный ею, уже сейчас трудно оценить. Продолжение забастовок может привести к полной дестабилизации и неуправляемости народного хозяйства, к развалу экономики и социальному взрыву…»
Горбачев принял представителей шахтерских коллективов. Совместно с членами правительства В.С. Павлова были выработаны удовлетворившие забастовщиков решения. Надо было их исполнять. Но что-то Павлову мешало. Можно предположить: он сознательно нагнетал ситуацию, полагая, что это будет работать против Горбачева. Иначе трудно объяснить затеянную вокруг президентских решений бюрократическую волокиту. То, что это было действительно так, подтверждала информация, получаемая мной из Кемерова. Кузбассовцы возмущались, писали, что «…о принятом у президента решении сообщено населению. Волокита кабинета министров в значительной степени влияет на политическую обстановку в области, порождает у людей неверие руководству страны». Я это знал. Не раз говорил с членами правительства, B.C. Павловым, внушал ему, что «…среди массы сложнейших экономических, политических и иных проблем есть одна, без которой ничего не решить. Это – доверие к власти. У каждого из нас свой уровень и своя мера ответственности. Но все мы должны заботиться прежде всего об авторитете президента…».
Но дело не двигалось. Меня это злило.
Власть в стране растерялась. По-старому, по привычке, не давали работать республики, забастовки. Не помогала, а уже мешала дискредитированная, разваливающаяся КПСС… Власти не было.
24 апреля на эту же тему выступал я на пленуме ЦК и ЦКК КПСС. Бурным было собрание. Все переругались. Мне тоже досталось. Почему-то за плохое (?) отношение к армии и за то, что латвийский парламент назначил министром внутренних дел не того генерала, которого хотел А. Рубикс. Критику я не принял, так как дела парламента – это дела парламента, а к армии я никогда плохо не относился. Но мое выступление было о другом. Привожу из него некоторые выдержки: