Дорога в прошедшем времени

Конечно, осквернение памятников Ленину, и не только Ленину, – безобразие. Это вандализм в любом государстве. И задача милиции – найти вандалов. А что делать, когда демонтаж производится по решению советской власти? Арестовать председателя Совета, который расписался под этим решением? Это уже не в компетенции милиции. Но такая позиция не устраивала С.И. Гуренко. Милиция все равно должна защищать идеологические святыни партии. А как быть с законом? Это КПУ не интересует. Не лучше ли коммунистам организовать общественное мнение против решения Совета и добиться его отмены? А то и переизбрать председателя.

Как я уже говорил, поводом для моей отставки стал рост преступности. Здесь недовольство деятельностью министра имело объективную основу. И здесь первую скрипку играл председатель Совмина Н.И. Рыжков. Думаю, он искренне хотел покончить с преступностью, а заодно и с министром, который на президентских советах не соблюдал субординацию, упрекал Николая Ивановича в том, что лично им был упущен шанс начала конструктивной работы на базе политического согласия с программой «500 дней».

Правительство хотело идти вперед, ничего не меняя. Но кто-то (без участия правительства?) все-таки развалил экономику. Как сказал Н.И. Рыжков в интервью «Правде»: «Надо было отдельные венцы заменить, а мы всю избу раскатали…»

Я тоже против того, чтобы сначала все сломать, а потом строить. Но должна быть ясная цель. А цели у правительства не было. Спросите у любого специалиста, это – великолепные условия для роста преступности. Что и произошло. Но ведь преступность вторична. Не она порождает развал экономики, а развал экономики порождает преступность. Николай Иванович говорил, что люди готовы мириться с тем, что сегодня молока, мяса нет, но они не могут мириться с преступностью. Причем представлялось, что стоит милиции заработать – и проблема решена. Молоко появится. Милиция работает, но у сложных проблем нет легких решений. Административными мерами нельзя покончить с преступностью. Отголоски этого упрощенного подхода никак не могут исчезнуть. Никогда с преступностью не покончить. Другое дело – пора бы начать с ней бороться[8].

Как и полагается, организовали кампанию в партийной прессе. У меня хорошие отношения с журналистами. Мне рассказывали о заседании редколлегии в газете «Правда»: «Как это так: преступность растет. И популярность Бакатина растет. Примите меры».

И меры приняли вплоть до поиска компромата. В мусорных баках найти ничего не смогли. Не воровал я, в отличие от некоторых. Стали придумывать всякие небылицы.

Конечно, о примитивных нападках в прессе не стоило бы и говорить.

В общем, сговорились и били в одну точку: министра в отставку. Я два раза поднимал этот вопрос перед президентом: «Не доверяете – уйду». Горбачев мне говорил:

«Ну что ты ходишь? Я ведь тебе претензий не предъявляю. Я тебе доверяю».

На политбюро осенью 1990 года пригласили неожиданно, без повестки: Крючкова, Сухарева и меня. Шел разговор о ситуации в стране. Выступил В. Крючков. На вопрос «что делать?» предложил вводить президентское правление по всей стране. Его с восторгом поддержали.

Выступил и я. Как мне потом говорил один товарищ, выступил я «неприлично». Сказал, что мне страшно за партию с такими членами политбюро, и был категорически против введения в стране чрезвычайного положения. Горбачев тоже был против. Тогда началась вторая волна выступлений, уже не за чрезвычайное положение, а за то, чтобы поставить на место какого-то там министра, который бог весть что себе позволяет…

Сильно меня раскритиковали. Не меньше досталось и А.Я. Сухареву. Вскоре после этого его сняли. Позже он мне позвонил, сказал: «Скоро то же будет с тобой. Нельзя позволять, когда безвластие валят на правоохранительные органы». Я сказал: «Не позволим».

В октябре Михаил Сергеевич меня пригласил и предложил работу заместителем председателя Совета Министров СССР по вопросам национальностей. Я попросил время подумать.

На следующий день утром во Дворце съездов шло какое-то мероприятие. До начала встретиться не удалось. «Посиди в зале, послушай. Тебе полезно. Потом поговорим». По-моему, шел профсоюзный съезд. Горбачев и Рыжков сидели рядом в президиуме. Немного погодя пошептались, и Николай Иванович прошел в зал. Подсел ко мне: «Ну как, согласен?» Я сказал, что хотел бы говорить с Горбачевым. Он вернулся в президиум, и вскоре Горбачев ушел за сцену, куда пригласили и меня. Я готовился к длинному разговору. Чтобы чего-нибудь не упустить, даже изложил его схему на бумаге. Начал. Но Горбачев не дал мне много говорить: «Ты говори, согласен или нет?» – «Нет, не согласен, считаю, что это ошибка…» – «Ну иди работай, но только смотри, спрашивать будем…»

Мне почему-то стало смешно. Я говорил президенту, что все обвинения в мой адрес шиты белыми нитками.