Дорога в Рим

— Кто?

— Никто. Мерзавец угрожал одной из девочек и убил служанку. — При воспоминании о Доцилозе Фабиолу вновь охватило горе. — Ему в Гадесе самое место. Как и любому, кто посмеет перейти мне дорогу, — добавила она шепотом.

— Что ты сказала?

— Ничего. — Фабиола в испуге отвела глаза.

Даже если Антоний и слышал последние слова, он предпочел их не заметить.

— Кто он? Говори! — гневно потребовал он, и Фабиола дрогнула.

— Мемор, ланиста.

— Важная птица, — удивленно заметил Антоний. — Теперь ясно, почему такая скрытность. Значит, ты дождалась, пока все разойдутся, и велела своим громилам избавиться от улики. Умно. Только я-то все равно видел.

Фабиола не ответила.

— Не стойте столбом, — обернулся Антоний к привратникам. — Делайте что делали.

Веттий с Бенигном воззрились на него в изумлении, и начальник конницы поднял кулак.

— Оглохли, что ли?

С трудом веря своему счастью, стражники подхватили ношу и через миг исчезли в темноте. Фабиола осторожно выдохнула, зная, что расслабляться рано.

Втолкнув девушку перед собой, Антоний закрыл дверь, грозно звякнули засовы. Начальник конницы расправил плечи и заинтересованно посмотрел на Фабиолу.

— Сущая сирена, кто бы мог подумать! — вкрадчиво выговорил он. — Кто окажется слишком близко — тому грозит кораблекрушение. А то и клоака. — Он засмеялся собственной шутке. — Впрочем, что мне за печаль? Уж мне-то расправляться с женщиной не впервой.

Фабиолу вновь охватил страх: Антоний силен, ему ничего не стоит ее убить, а вокруг ни души. Она в ужасе попятилась, он шагнул следом и схватил ее за плечи.

— Словечко на ушко. Подумай вот о чем. Твои детские ссоры со Сцеволой для меня не тайна. — Встретив ее удивленный взгляд, начальник конницы улыбнулся. — Знаешь, почему он притих? Потому что я ему велел.

Фабиола смотрела на Антония, не в силах вымолвить ни слова. Так вот отчего он пришел без охраны!

— Если Сцевола тронет мою любовницу, ему не жить, и он это знает, — ласково поведал Антоний и тут же посерьезнел. — А если вдруг она мне прискучит и вдобавок забудет свое место? Да он будет молить, чтоб я спустил его с цепи!

Он все-таки услышал ее слова, поняла Фабиола, и у нее перехватило дыхание. Митра! Помоги!

Ответа не было, последняя надежда растворилась в черной бездне, откуда нет возврата. И неудивительно — такова кара за все содеянное. И все же Фабиола не хотела смерти. По крайней мере, такой.

Антоний сдавил пальцами ее горло, синие глаза горели жестоким пламенем.

— Да я и сам тебя удавлю. — Он явно издевался над слабостью Фабиолы, которая уже начала задыхаться.

Антоний вдруг разжал руку, и девушка, шатаясь, отступила — он играл с ней, как кошка с мышью, оставалось лишь ждать следующего шага.

— Нет, лучше трахну. Где тут ближайшая постель?

Фабиола, совершенно обезволенная, повела его по коридору. Доцилоза оказалась права: прислушайся Фабиола к ее советам — все было бы иначе. И сама служанка не лежала бы сейчас на кухонном столе.

Антоний хищно вцепился ей рукой между ног — несмотря на отвращение, девушка даже не попыталась его остановить.

Такова ее судьба.

* * *

При виде жрицы, которую дюжий раб без церемоний выставил из Лупанария, Тарквиний озадачился. Стражники боязливо вздрагивали при проклятиях, которые она обрушивала на Лупанарии и всех его обитателей. Со жрецами Орка так не обращаются, и если Фабиола на такое решилась — значит, уверенности ей не занимать. Тень жрицы давно растаяла в темноте, а Тарквиний, смятенный и донельзя заинтригованный, все глядел ей вслед.

Ветер и звезды мало что подсказывали, до ответа пришлось додумываться самому, перебирая в уме возможные ходы, по большей части нелепые. Доцилоза не выгнала бы в полночную тьму собственную дочь, особенно если та пришла о чем-то предупредить. Йовина тоже не восстала бы против воли хозяйки. Значит, выдворить жрицу велела сама Фабиола, но почему? Гаруспик решил, что кричать могла Доцилоза — может, ее ранили или даже убили? А дочь, почуяв неладное, поспешила в Лупанарий? И опоздала? И если разгневанная жрица принялась сыпать угрозами, то Фабиола велела стражникам прогнать ее прочь?

Неужели тем клиентом, из-за которого все случилось, был Мемор? Что с ним стало?

Вопросы, впрочем, пришлось отложить: на улице послышались шаги, словно к Лупанарию подходили по меньшей мере десятеро, однако в освещенной факелами арке появился лишь один, высокий и крепко сбитый: его заметно шатало, и стражники, явно не видевшие в появлении гостя ничего предосудительного, лишь ухмылялись. Друзья новоприбывшего упорно держались в темноте, только усиливая тревогу Тарквиния, который боялся пошевелиться.

— Впустите! — потребовал здоровяк. — Я к Фабиоле.

— Марк Антоний?

— Кто ж еще? — ухмыльнулся аристократ.

Стражники, мигом отворив двери, впустили его внутрь.

Действо занимало Тарквиния все больше. Стало быть, у Фабиолы два любовника: Децим Брут и начальник конницы. Антония он раньше в Лупанарии не видел — значит, соперники друг о друге не знают. Фабиола затеяла опасную игру — зачем? Неужели гаруспик ошибся и тревожный сон относился не к давнему убийству Целия, а к сегодняшней драме?