– Это вы мне, батенька, не рассказывайте. Мое дело потрошить.
Профессор уселся рядом.
Они посовещались и после короткого опора записали выводы:
"1. Снизить усиление. Регулирование подачи вести на крайне малом токе.
2. Разработать компенсаторы-индукторы узконаправленного действия".
Миша, сидевший на полу около собаки, вдруг вмешался в разговор.
– Иван Михайлович, вы говорили, что в передней части мозга много нервных нитей и различных центров. Правильно?
– Так точно.
– А нельзя ли биотоки компенсатора подавать прямо в затылочный корковый центр зрения?
Оба, инженер и профессор, сразу повернулись в сторону лаборанта и как по команде вскочили с места. Профессор подошел к Мише и погладил его по голове, как маленького.
– Устами научного дитяти возглаголила сама истина. То, что мы, два грамотея, упустили, он подобрал. Молодец, Мишук!
И через минуту инженер, дымя папиросой, уже чертил новый тип компенсатора.
И в этот же вечер сообща решили проводить испытание именно на человеке.
…Месяца через два, в обстановке самой неторжественной, с мусором на полу и беспорядком на столах, был получен первый положительный результат. Инженер забинтовал глаза Мише, надел на него шлем и посадил его в темном углу за занавеской.
Сам отошел в дальний угол комнаты, надел шлем с приемопередатчиком и, включив усиление, стал тихо приближаться к Мише.
– Говори сразу, что видишь! - крикнул он.
А сам смотрел попеременно на все предметы в комнате.
И когда он направил свет настольной лампы в лицо профессору, Миша подпрыгнул на стуле и закричал: - Вижу Ивана Михайловича! Честное слово!
– А теперь? - инженер изменил усиление и сделал отметку на лимбе.
– Очень ясно. Слишком ясно, - вяло проговорил Миша, и голова его свесилась на грудь.
Профессор подскочил к нему, снял шлем, и Миша пришел в себя. Чувствовал себя он неважно: его слегка поташнивало. Через час он успокоился, и опыты начались снова, на самом малом усилении.
Инженер ходил, переводил глаза с предмета на предмет, а Миша из-за занавески громко кричал:
– Усилитель! Чернильница! Портсигар! Паяльник! Книга!
А на другой день он привел в лабораторию свою сестру. Молодая девушка, робко пожав протянутые ей руки, доверчиво кивала на всякое предложение помощи. Наконец на нее надеяя шлем и усадили в угол, а инженер, желая уменьшить токи еще больше, перелез через подоконник и стал ходить по саду, останавливаясь около каждого деревца, освещенного солнцем. Профессор сидел у стола, на глазок прибавлял усиление. Девушка сначала растерянно ежилась и, наконец, вздрогнула, словно кто ударил ее по лбу.
– Мамочка вы моя родная! - торопливо крикнула она. - Вижу! Вижу! - И начала хлопать в ладоши, словно ребенок, получивший новую игрушку. - Птички на ветке! Дерево зеленое! Травка, цветы и небо вон какое!
Инженер позвал Мишу и надел на него шлем.
– Бери сестру под руку, и идите в сад. Покажи ей жизнь, как она есть.
Миша с сестрой вышли в сад, а профессор с инженером прилегли на подоконник и курили, слушая счастливые восклицания девушки. Она садилась на траву, гладила цветы и говорила без конца.
Потом Ковдин и Иван Михайлович пересели к столу и стали буднично рассуждать о дальнейшей судьбе прибора. И радости удачи уже не присутствовало в их разговорах. Так бывает всегда, когда радость ожидаешь слишком долго. Ученые деловито обсуждали вопросы автоматического регулирования усиления, способы избавления от проводов к усилителю и проблему большей компактности установки.
Инженер предложил переделать установку на германиевые триоды.
– О, это будет совсем другой аппарат, - проговорил профессор.
– Почему аппарат? Я придумал для него более точное название.
– Какое же? Радиоскоп?
– Нет. Мы имеем дело с мозгом и зрением. Мозг по-латыни называется «церебрум», а зрение «визус». Назовемте-ка его «церебровизор».
– Очень похоже на провизор. Даже аптекой пахнет. Но в общем идет. Церебровизор! - громко апробировал новое слово профессор.
…Наступила осень. В огромном зале кино было шумно; зрители с удивлением рассматривали многочисленную группу странных, молчаливых людей в одинаковых, словно танкистских, шлемах. Некоторые, самые любопытные, подходили к ним, занимающим три ряда боковых мест, и, возвратись, удивленно сообщали:
– Слепых в кино привели.
А среди слепых сидел молчаливый головастый человек небольшого роста и думал все об одном. Поведение слепых как-то не совсем обычно. Ведешь их по улице, они стараются идти за тобой гуськом. Все они видят мир его глазами! И кино они будут видеть его глазами, поэтому он и занял лучшее кресло в центре зала. Они будут видеть экран, не поднимая лица от груди. Они будут видеть его, даже отвернувшись от него на 180°.
В зале погас свет, началась демонстрация картины. На экране бушевали страсти любви и ненависти; люди стремились к своему счастью самыми различными путями. Ковдин слышал, как совсем рядом шептали, восклицали, радовались и негодовали.
Окружающие с интересом оглядывались на странных слепых, которые прозрели и переживают драму вместе с ними.