Дорога в Тридесятое царство

Славянскому же герою предстоит еще более диковинное путешествие. Пролезть через ухо значит очутиться внутри головы волшебного помощника. Причем именно через ухо, а не через рот, иначе герой оказался бы в чреве коня, а это была бы уже совсем иная символика – метафора поглощения, порабощения бессознательным содержанием. Этот мотив тоже часто встречается в сказках и мифах, когда героя пожирает чудовище – рыба Кит или Змей Горыныч, символ Материнского комплекса, о котором речь пойдет в соответствующей главе. Но Ивану предстоит оказаться именно в голове Сивки-бурки.

Выражение «влезть кому-то в голову» означает узнать чужие мысли, выведать секреты, постичь чужую мудрость. Голова является символом мысли и духовной жизни. Платон в диалоге «Тимей»[6] утверждает, что «человеческая голова является образом целого мира». В то же время череп еще со времен палеолита рассматривается как вместилище души и наделяется особой ритуальной ценностью. У скандинавов, с которыми у славян еще и в дорюриковские времена происходило культурное смешение, череп почитался в качестве средоточия священной силы, защищающей человека от злых чар. А самой сокрушительной победой над недругом считалось не просто убить его, но и завладеть головой после смерти – сделать кубок из его черепа, чтобы пить вражью силу и мудрость.

Таким образом, пролезая сквозь голову своего волшебного помощника, Иван обретает духовную зрелость, мудрость и интуицию, покровительство предков и защиту от злых сил.

Как мы можем соотнести анализ сказки о Сивке-бурке с нашей реальной жизнью в XXI веке? Что ценного можем вынести для себя, чему научиться?

Иван, почитаемый в семье дурачком, единственный исполняет отцовскую волю, лишь он один не боится ходить ночью на кладбище. А чего же, собственно, испугались «умные» братья? Почему не захотели уважить покойника? Дело здесь вовсе не в суеверном страхе, а в том, что кормить хлебом умершего – это языческий ритуал и, следовательно, нарушение православного канона.

Здесь важно понимать, что крестьянский люд (впрочем, как и воины, и посадские, и горожане) не особенно разбирался в богословских вопросах, о чем говорит еще Лев Гумилев⁸. Православие было не столько вероисповеданием, сколько индикатором принадлежности к «своим» – к определенному стереотипу поведения, пониманию норм и ценностей, соблюдению правил, касающихся не столько вопросов веры (в которых, подчеркну еще раз, мало кто, кроме священнослужителей, разбирался тогда, да и разбирается сейчас), сколько обычной рутинной жизни.

Таким образом, Иван оказывается дурачком в весьма хорошем смысле слова, если можно так сказать. Он не задумывается о том, правильно или неправильно с точки зрения коллективной Персоны (общепринятого мнения) будет исполнить волю отца, а просто действует по зову сердца. И архаическая часть его души, где царствует интуиция вместо логики, где вместо мнений и умозаключений живет знание, не нуждающееся ни в каких умозрительных доказательствах, приводит Ивана к обладанию настоящим сокровищем.

Мне и самой случалось по меньшей мере раз десять очень кстати оказаться «дурочкой». Например, несколько лет назад, когда я жила еще в Екатеринбурге, мы с подругой открыли небольшой бизнес – свой психологический центр. Причем для «нормального», в общем понимании, стартапа средств у нас практически не было, и если бы мы хоть немного разбирались в финансовых вопросах, у нас бы наверняка ничего не получилось. Через несколько месяцев после нашего открытия одно из областных деловых изданий пожелало взять у меня интервью. Главным вопросом, который их интересовал, было: «Как же вы решились основать бизнес с нуля на пике общероссийского финансового кризиса 2008 года?» На что я абсолютно честно ответила, что ни о каком кризисе просто знать не знала, разве лишь слышала что-то такое мельком, но вдаваться в детали было некогда – была слишком занята самим делом. Надо ли говорить, что интервью не опубликовали, так как вместо «акулы бизнеса» перед журналистами предстала «полная дура, которой просто повезло».