Дорога в тысячу ли

Ецуко коснулась его руки, и все трое вышли из душной комнаты. Она хотела поскорее оказаться на свежем воздухе. Она жаждала белых гор Хоккайдо, хотела оказаться в холодном заснеженном лесу между темными голыми деревьями.

10

Одна из официанток принесла ей колу, и Хана, сидя за столом возле бара, поигрывала соломинкой. Перманентная завивка уже сошла, волосы ее распрямились и приобрели естественный красновато-черный тон. Они свободно падали на ее узкие плечи. Она выглядела аккуратно: в отглаженной белой блузке и темной плиссированной юбке до колен, серых шерстяных гольфах и плоских школьных туфлях. Живот оставался плоским, но грудь увеличилась — единственный признак беременности.

Закрытый для проведения частного мероприятия ресторан ее матери подготовили к вечеринке. Белые льняные скатерти покрывали дюжину круглых столов, а в центре каждого стояла элегантная цветочная композиция и подсвечники. Красные шары, накачанные гелием, поднимались к потолку. Ецуко и Соломон тихо вошли в ресторан. Он настоял на том, чтобы заранее поздороваться с ее дочерью. Сначала мальчик удивленно уставился на украшения зала, затем, увидев девушку за пустым столом, спросил:

— Это она?

— Да.

Хана застенчиво улыбнулась им.

Соломон и Хана официально приветствовали друг друга. Их взаимное любопытство было очевидно. Хана указала на воздушные шары, покрывающие потолок, и Соломон быстро ответил по-японски:

— Сегодня мой день рождения. Почему бы тебе не прийти на вечеринку? Будет американский ужин, а потом мы пойдем на настоящую дискотеку.

Хана ответила:

— Если хочешь. Я могла бы.

Ецуко нахмурилась. Она должна была поговорить с шеф-поваром о меню, но она не хотела оставлять их наедине. Через несколько минут, когда она вернулась с кухни, они шептались, как пара влюбленных. Ецуко проверила время и позвала Соломона вернуться домой. От двери он крикнул:

— Эй, увидимся на вечеринке.

И Хана улыбнулась, как куртизанка, и помахала на прощание.

Когда Соломон ушел, Хана указала матери на сумки возле входа.

— Я заглянула в них.

В сумках были записи, кассетный проигрыватель Sony Walkman, импортные подростковые журналы и шоколадные конфеты.

— Я хочу, чтобы мой папа был якудзой.

— Хана, он не… — Ецуко огляделась, чтобы убедиться, может ли кто-нибудь услышать их.

— Сын твоего парня не похож на крутого бандита.

— Ему нелегко. И он совсем не такой.

— Нелегко? Американская частная школа, миллионы в банке и шофер. Будь реалисткой, мама.

— Сегодня ему пришлось получать разрешение остаться в Японии еще на три года. Если бы ему отказали, его могли депортировать. Он должен постоянно носить при себе регистрационную карточку иностранца и…

— Да неужели? Но он же не был депортирован, не так ли? Теперь ему устраивают шикарную вечеринку покруче, чем большинство свадеб.

— Он родился в этой стране, и сегодня он должен был сдавать отпечатки пальцев, в свой день рождения, как будто он преступник. Он просто ребенок. Он ничего не делал дурного.

— Мы все преступники. Лжецы, воры, шлюхи — вот кто мы.

— Откуда такая злость?

— Я единственная, кто до сих пор разговаривает с тобой.

— Я сказала, что мне очень жаль. — Ецуко пыталась говорить тихо, но официантки слышали все, и вдруг ей стало наплевать.

— Я записала тебя к врачу.

Хана подняла глаза.

— Послезавтра мы решим твою проблему. — Ецуко посмотрела прямо на бледное сердитое лицо дочери. — Ты не должна сейчас становиться матерью. Ты не представляешь, как тяжело иметь детей.

Губы Ханы дрогнули, она закрыла лицо руками и заплакала. Ецуко положила ладонь на голову дочери. Она так давно не касалась атласных волос Ханы.

Когда Ецуко жила в тесном доме на Хоккайдо с протекающей крышей и крошечной кухней, работа ее поддерживала. Ецуко вспомнила, как сыновья поедали креветок, поджаренных ею на ужин. Даже в середине июля она стояла перед горячей чашкой темпуры, бросая очищенные креветки в пузырящееся арахисовое масло, потому что для ее сыновей мамины креветки были любимым лакомством. И она вспомнила, как любила расчесывать вымытые волосы Ханы, щеки которой раскраснелись от горячего пара.

— Я знаю, что ты не хотела нас. Братья сказали мне, и я говорила им, что они неправы, хотя сама знаю, что правы. Я цеплялась за тебя, потому что не собиралась позволить тебе вот так просто бросить нас. Как ты можешь говорить мне, как трудно иметь детей? Ты даже не пыталась стать матерью.

Ецуко молчала. Ее дети думали, что она монстр.

Она вспомнила все письма, подарки и деньги, которые она отправляла им и которые мальчики возвращали. Хана единственная, кто говорил с ней по телефону. Ецуко хотела оправдаться — напомнить о своих многочисленных попытках… Наверное, она не была хорошей матерью, но пыталась, и это всегда казалось ей важным.

— Но я не вышла замуж за Мосасу. Я даже не живу с ним. Так что я не хуже тебя и твоих братьев.

Хана наклонила голову и вдруг засмеялась.