Дорога в тысячу ли

Ецуко расстегнула часы и положила их обратно в бархатную коробку.

— Это не кольцо. Избавь меня от нового похода к ювелиру, — улыбнулся Мосасу.

В иммиграционном офисе Йокогамы их принял высокий мужчина с узким лицом и копной черных волос. Он бесстыдно уставился на Ецуко, на ее груди, бедра и дорогие кольца на пальцах. Она выглядела слишком нарядной на фоне Мосасу и Соломона, которые пришли в белых рубашках, темных брюках и черных туфлях. Они походили на пару миссионеров.

— Ваше имя… — Клерк прищурился, глядя, как Соломон заполняет бланк. — Та-ко-ро-мо-н. Что это за имя?

— Это из Библии. Он был королем. Сын царя Давида. Человек великой мудрости. Мой замечательный дядя назвал меня так. — Мальчик улыбнулся клерку, как будто делился секретом.

Он был вежливым мальчиком, но поскольку ходил в школу с американцами и другими иностранцами, иногда говорил о том, о чем японцы никогда не говорили.

— Со-ро-мо-н, корорь. Великая мудрость. — Клерк ухмыльнулся. — У корейцев больше нет корорей.

Ецуко вспыхнула, но Мосасу одернул ее. Она знала, что он резкий и вспыльчивый. Как-то раз она видела, как он выбросил грубого клиента из ресторана, сломав ему ребра. Но сейчас Мосасу отвел глаза от клерка и молча уставился на правую руку Соломона.

— Простите меня, господин, — сказал он очень спокойно. — Мы спешим сегодня домой, потому что это день рождения мальчика. Может быть, мы должны что-то еще сделать? Спасибо за понимание. — Он сложил ладони перед грудью и поклонился.

Клерк указал на заднюю часть комнаты и велел Мосасу и Ецуко сесть там. Соломон остался стоять напротив клерка. В длинном прямоугольном помещении, похожем на вагон, с полдюжины человек сидели на скамейках, читали газеты или манга. Ецуко задумалась, были ли они корейцами. Ецуко и Мосасу могли видеть, как Соломон разговаривает с клерком, но они ничего не слышали.

Мосасу сел, потом снова встал. Он спросил, хочет ли она чай из торгового автомата, и она кивнула. Ей хотелось дать клерку пощечину. Когда Мосасу вернулся с чаем, она поблагодарила его.

— Ты, должно быть, знал… — Она сделала паузу. — Ты предупредил его, что сегодня будет не так просто?

— Нет. Я ничего ему не сказал. Я приходил сюда с матерью и братом Ноа, когда получал первые регистрационные документы. Клерк оказался приятным человеком. Поэтому я попросил тебя поехать. Я подумал, что присутствие женщины поможет. — Он выдохнул через ноздри. — Глупо было рассчитывать на доброту.

— Но вы с Соломоном родились здесь.

— Да, мой брат, Ноа, тоже родился здесь. И теперь он мертв.

Мосасу закрыл лицо руками. Ецуко вздохнула.

— В любом случае, клерк прав. И Соломон должен понимать это. Мы можем быть депортированы. У нас нет родины. Мой мальчик должен выжить, значит, он должен учиться приспосабливаться.

Соломон вернулся к ним. Затем его сфотографировали, а потом он должен был пойти в другую комнату, чтобы снять отпечатки пальцев. Полноватая женщина в светло-зеленой форме взяла левый указательный палец Соломона и осторожно окунула его в горшок, заполненный густыми черными чернилами. Соломон надавил пальцем на белую карточку. Мосасу отвел глаза и вздохнул. Женщина улыбнулась мальчику и велела ему получить регистрационную карточку в соседней комнате.

— Это то, что мы, собаки, должны носить при себе.

Служащая внезапно рассердилась.

— Отпечатки пальцев и регистрационные карточки жизненно важны для правительства. Не нужно оскорблять меня. Это официальное регулирование, требуемое для иностранных лиц.

Ецуко шагнула вперед.

— Но вы не снимаете отпечатки пальцев своих детей в день их рождения?

Шея женщины покраснела.

— Мой сын мертв.

Ецуко прикусила губу, но продолжила.

— Корейцы приносят много пользы нашей стране. Они делают тяжелую работу, которую не хотят выполнять японцы, они платят налоги, подчиняются законам, создают хорошие семьи…

Клерк сочувственно кивнула.

— Вы, корейцы, всегда так говорите.

Соломон выпалил:

— Она не кореянка.

Ецуко коснулась его руки, и все трое вышли из душной комнаты. Она хотела поскорее оказаться на свежем воздухе. Она жаждала белых гор Хоккайдо, хотела оказаться в холодном заснеженном лесу между темными голыми деревьями.

10

Одна из официанток принесла ей колу, и Хана, сидя за столом возле бара, поигрывала соломинкой. Перманентная завивка уже сошла, волосы ее распрямились и приобрели естественный красновато-черный тон. Они свободно падали на ее узкие плечи. Она выглядела аккуратно: в отглаженной белой блузке и темной плиссированной юбке до колен, серых шерстяных гольфах и плоских школьных туфлях. Живот оставался плоским, но грудь увеличилась — единственный признак беременности.