Дорога в тысячу ли

Ецуко выключила воду и положила щетку на место. Из латунного крана упали последние несколько капель.

12

Осака, 1979 год

Сонджа оставила сына и внука Соломона в Йокогаме и вернулась в Осаку, когда узнала, что у ее матери, Чанджин, диагностировали рак желудка. Всю осень и зиму Сонджа спала у постели матери, чтобы дать отдых измученной Кёнхи, которая заботилась о Чанджин после смерти Ёсопа. Чанджин устроили в передней комнате, самой большой в доме, и теперь там пахло эвкалиптом и мандаринами. Пол застелили свежими татами, на двух сверкающих чистотой окнах стояли двойные ряды цветов в керамических горшках. Новый цветной телевизор Sony был включен, и все три женщины ждали, когда начнется любимая программа Чанджин «Другие страны».

Сонджа сидела на полу рядом с матерью, а Кёнхи заняла обычное место с другой стороны от постели Чанджин. Сонджа и Кёнхи вязали разные части темно-синего шерстяного свитера для Соломона.

Тело Чанджин постепенно иссыхало и отказывалось служить, но ум стал более ясным и свободным. Она почти не могла двигаться или есть. Впервые в жизни Чанджин не работала. Больше не надо было готовить, мыть посуду, подметать полы, шить одежду, скрести туалеты, стирать. Оставалось всего лишь отдохнуть в ожидании смерти. Ей оставались считанные дни. А потом она отправится ко всем тем, кто умер раньше, либо к Йесу Куристо. Ей хотелось снова увидеть мужа, Хуни. Как-то в церкви она услышала проповедь, в которой говорилось, что на небесах хромой может ходить и слепые могут видеть. Она надеялась, что Бог поймет, каким хорошим человеком был Хуни, и даст ему здоровый облик. Но когда Чанджин пыталась говорить о смерти, Кёнхи и Сонджа меняли тему.

— Вы отправили деньги Соломону? — спросила Чанджин. — Я хотела, чтобы вы отправили новые чистые банкноты.

— Да, я отправила вчера, — ответила Сонджа, поправляя подушку матери, чтобы та лучше видела экран телевизора.

— Когда он их получит? Он не звонил?

— Мама, он все получит сегодня или завтра.

На этой неделе Соломон не позвонил, чтобы поговорить с прабабушкой, но это было понятно. У него только что прошел большой праздник по случаю дня рождения.

— Где сегодня будет Хигучи-сан? — Чанджин широко улыбнулась в предвкушении передачи.

Ведущая Хигучи-сан, женщина с невыразительным лицом и крашеными черными волосами, путешествовала по всему миру и брала интервью у японцев, которые переехали в другие страны. Она являлась человеком нового поколения: незамужней, бездетной и опытной журналисткой, которая постоянно находится в разъездах и может без стеснения задать любой интимный вопрос. Ходили слухи, что она отчасти кореянка, и это увеличивало интерес Чанджин и Кёнхи к передаче с участием Хигучи-сан. Когда женщины еще держали кондитерскую лавку, они спешили домой, чтобы не пропустить даже минуты. Сонджа никогда не интересовалась этой программой, но теперь смотрела ее ради матери.

— Подушки! — воскликнула Чанджин, и Сонджа торопливо поправила их.

Кёнхи захлопала в ладоши, когда появились вступительные титры. Несмотря на все ограничения, она надеялась, что однажды Хигучи-сан посетит Северную Корею. Ко Хансо сказал Ёсопу, что ее родители и свекры мертвы, но она все еще надеялась услышать новости о доме. Кроме того, она хотела бы знать, жив ли Ким Чанго. Сколько бы печальных историй ни слышала она от других, Кёнхи не могла себе представить, что красивый мужчина в очках с толстыми стеклами погиб.

Когда закончилось музыкальное вступление, бестелесный мужской голос объявил, что сегодня Хигучи-сан побывала в Медельине, чтобы встретиться с замечательной фермерской семьей, которая владеет крупнейшей птицефермой в Колумбии. Хигучи-сан в светлом плаще расспрашивала семью Вакамура о том, почему их предки решили эмигрировать в Латинскую Америку в конце девятнадцатого века и насколько хорошо они воспитали своих детей в японских традициях. Камера показала крупным планом госпожу Вакамура, матриарха семьи, маленькую морщинистую женщину, которая выглядела намного старше своих шестидесяти лет. Как и ее братья и сестры, она родилась в Медельине.

— Конечно, моим родителям пришлось тяжело. Они не говорили по-испански и ничего не знали о курах. Отец умер от сердечного приступа, когда мне было шесть лет, нас воспитала мать. Старший брат остался дома с ней, а два других уехали в Монреаль, затем вернулись. Мы с сестрами работали на ферме.

— Это, должно быть, была трудная работа, — восторженно воскликнула Хигучи-сан.

— Женщины должны много страдать, — твердо ответила госпожа Вакамура.

Камера развернулась, чтобы показать интерьер фермы, движущееся море белых перьев, состоящее из десятков тысяч кур, блестящие красные гребни мелькали в этой трепещущей массе. Хигучи-сан продолжала задавать вопросы, пытаясь не вздрагивать от ядовитых миазмов. В конце тридцатиминутной программы Хигучи-сан попросила госпожу Вакамура сказать что-то для зрителей на японском языке. Женщина-фермер с древним лицом застенчиво повернулась к камере, затем склонила голову.