Дорога в тысячу ли

— Ах, нет, мой Соломон. Ты все еще хочешь меня.

Соломон закрыл глаза. Она была права. Но все же в душе не осталось ничего, кроме физической боли оттого, что она оставила его. Он любил Фиби, но это было не то чувство, которое он испытывал к Хане.

— Хана-тян, мне нужно идти сейчас, но позволь мне позвонить позже? Прошу, дай мне номер телефона.

— Нет, Соломон. Я звоню тебе, когда хочу поговорить с тобой.

— И ты уходишь, когда хочешь уйти, — сказал он.

— Да, я ухожу, но ты никогда не устанешь от меня. Только сегодня прошу тебя — поговори со мной, потому что я не могу заснуть. Я больше не могу спать, Соломон. Я не знаю почему, но я больше не могу спать. Хана-тян так устала.

— Почему ты не позволишь матери помочь тебе? Я в Нью-Йорке. Чем я могу помочь…

— Я знаю, знаю, ты учишься и станешь международным бизнесменом! Этого хочет твой богатый папа, и Соломон хороший мальчик, и он сделает своего патинко-папу гордым!

— Хана, тебе стоит поменьше пить. — Он старался говорить спокойно, чтобы она не бросила трубку.

Дверь открылась, вошла Фиби — сначала радостная, потом озадаченная, потому что он говорил по телефону. Соломон улыбнулся и жестом предложил ей сесть рядом с ним. В комнате была только узкая кровать, но ему повезло, что в общежитии ему досталась отдельная комната. Он приложил палец к губам, и Фиби так же жестом спросила, не должна ли она уйти. Он покачал головой, он не хотел, чтобы она уходила.

— Отмени встречу и помоги мне уснуть, — сказала Хана. — Если бы ты был здесь, ты бы трахнул меня, и я бы заснула. Мы никогда не спали на одной кровати. Теперь тебе двадцать, ты взрослый. Я хочу сосать твой член.

— Что мне сделать, Хана? Чем я могу тебе помочь?

— Спой мне. Знаешь, ту песню о солнечном свете. Мне нравится эта детская песня о солнечном свете.

— Я спою, если ты дашь мне номер телефона.

— Пообещай, что не отдашь его моей матери.

— Хорошо. — Соломон записал цифры на задней стороне учебника по макроэкономике. — Я собираюсь повесить трубку, и перезвоню тебе через несколько секунд, хорошо?

— Ладно, — сказала она вяло, за время разговора она допила вторую бутылку и чувствовала тяжесть. — Позвони мне. Я хочу услышать, как ты поешь.

Когда он повесил трубку, Фиби спросила:

— Эй, что происходит?

— Одну минуту. Я объясню.

Он позвонил отцу.

— Папа, это номер Ханы. Думаю, она действительно больна. Ты сможешь узнать, где она, по номеру? Я сейчас должен перезвонить ей. Она пьяная или под наркотиком.

Соломон набрал номер. Он принадлежал китайскому ресторану в Роппонги. Фиби сняла пальто, разделась и легла в постель. Ее темные волосы легли на бледные ключицы.

— Кто это был?

— Хана. Дочь моей мачехи.

— Та, которая работает проституткой?

— Она не проститутка.

Зазвонил телефон, и Соломон схватил трубку. Это звонила Ецуко.

— Соломон, это телефон китайского ресторана.

— Да, извините. Но я говорил с ней, Ецуко. Она была очень пьяна. Она сказала, что сейчас работает в другом клубе.

— Мы так и не смогли найти ее. Из двух других мест ее уволили. Каждый раз ее увольняют за то, что она слишком много пьет.

— Хана сказала, что не может спать. Я думаю, она принимает наркотики. Я слышал, что девушки в клубах мешают их с алкоголем.

— Ложись спать, Соломон, у тебя ведь ночь. Мосасу сказал, что у тебя все хорошо в университете. Мы гордимся тобой, — сказала она. — Спокойной ночи, Соломон-тян.

Фиби улыбнулась и покачала головой.

— Я не могу ее спасти, — сказал ей Соломон.

— Ты попытался и потерпел неудачу, потому что она не хочет твоей помощи. Она хочет умереть.

— Как такое возможно?

— Да, Соломон, она хочет умереть. — Фиби наклонилась и поцеловала его в губы. — В этом мире много молодых женщин с проблемами. Мы не можем спасти их всех.

Хана больше не звонила ему. Через несколько месяцев Ецуко узнала, что она работала в бане, где купала мужчин. Детектив рассказал ей, во сколько заканчивается ее смена, и Ецуко ждала перед зданием. Вышло несколько девушек, и Хана последней. Лицо ее стало сухим и худым. Она не использовала макияж, и одежда ее не выглядела чистой.

— Хана, — сказала Ецуко.

Хана увидела ее и перешла на другую сторону.

— Оставь меня в покое.

— Хана, о, пожалуйста, Хана.

— Уходи.

— Хана, давай начнем все сначала. Прости меня.

— Нет.

— Тебе не обязательно работать здесь. У меня есть деньги.

— Я не хочу твоих денег. Я не хочу денег от патинко. Я могу сама заработать.

— Где ты живешь? Можем мы пойти к тебе и поговорить?

— Нет.

Ецуко стояла там, полагая, что если она будет просто слушать, то, возможно, дочь смягчится и ее удастся спасти.

Хана опустила большую сумку-мешок с плеча, и две бутылки вина, завернутые в полотенце, приглушенно звякнули. Она плакала, опустив руки вдоль тела, и Ецуко опустилась на колени и обняла ноги дочери, отказываясь отпустить ее.

16

Токио, 1989 год