Дорога в жизнь

– Красный… чего? – переспросил кто-то.

– Веддинг. Гриша, они не знают, что такое Веддинг!

Тут, видно, чаша не только нашего, но и Гришиного терпения переполнилась. Даже не взглянув на Таню, он легонько взял ее за плечо, словно прикрепляя к одному месту, – сиди, мол, смирно.

– Веддинг – это рабочий район Берлина, – заговорил он, снова мягко, без улыбки в глазах оглядывая ребят. – Вы ведь знаете, в Германии теперь стачки, аресты, расстрелы. А в Веддинге живут самые преданные делу революции люди – рабочие, коммунисты… Давайте споем им, – обратился он к своим, – а вы подхватывайте припев.

Видно, песня была хорошо знакома и любима – пионеры запели дружно. Белобрысый мальчуган сдвинул белые брови и энергично встряхивал головой в такт песне. Отлично пели обе девочки – у Тани оказало сильный и чистый альт, Женя легко и ясно брала самые высокие ноты.

Левой! Левой! Левой! Левой!
Гремят барабаны в поход!
Левой! Левой! Левой! Левой!
То красный Веддинг идет!

Мои, затихнув, вслушивались в простую суровую мелодию.

Красный Веддинг,
К бою! К победе!
Крепче сожмем кулаки!
Силы готовьте
К битвам последним,
Дни избавленья близки!
Блеском солнца раскаленным
Залит весь горизонт.
Выше знамя! В бой, колонны!
Рот фронт! Рот фронт! Рот фронт!

На второй раз мои робко, неуверенно стали подтягивать.

– Чай пить, – шепнул мне на ухо неслышно подошедший Саня.

Я и не заметил прежде, в какую минуту он исчез, но его ничто не заставило забыть об обязанностях хозяина и дежурного по столовой.

– Приглашай, – ответил я тоже шепотом.

– Пойдемте в столовую, напьетесь чаю на дорогу, – сказал Саня, выждав, пока затихнет последняя нота песни.

– Чаю так чаю, спасибо. А потом и домой! – ответил Гриша вставая.

Гости и мои вперемешку направились в столовую.

После чая, когда я со своими ребятами провожал пионеров на станцию, Гриша замедлил шаг, придержал меня осторожно за локоть. Мы немного отстали от ребят.

– Скажите, – негромко спросил он, – ваш детский дом как называется?

– Детский дом номер шестьдесят для трудных детей, – ответил я, глядя в его ясные глаза, из которых вдруг исчезла улыбка, уступив место смущению.

– Знаете ли… – Он поперхнулся, откашлялся. – Ведь произошла, так сказать, ошибка. Мы не туда попали. Не к вам, так сказать, ехали…

– Подарки… – начал я, внутренне холодея.

– Нет, нет, конечно! Подарки – это мы урегулируем… Но вообще, конечно, мы всё перепутали. Ну, ничего, это хорошо, что познакомились.

Он был и смущен, и растерян, и, видно, смешна казалась ему эта путаница. В глазах снова появилась привычная, сразу подкупившая меня смешинка. Он закусил губу и отер платком лоб.

– Ничего, это мы всё распутаем, – ободряюще заключил он, – вы не думайте… Мы приедем еще! – крикнул он уже с площадки вагона,

– Приедем! Ждите! – подхватили пионеры.

Они махали нам из окна – и придира Таня Воробьева, и ее худенькая подруга, и лопоухий паренек, и белобрысый мастер игры в баскетбол, и маленький барабанщик…

А мои махали руками в ответ и кричали весело, от души:

– Приезжайте! Ждем!

Было уже почти темно, когда мы вернулись домой. Я пропустил ребят вперед. Проходя по двору, я услышал голос Жукова:

– Не пойму я тебя – то ли ты человек, то ли неизвестно что. Сперва помог – без тебя проиграли бы с позором. А потом выскакиваешь: «Позабыт-позаброшен»!.. Назло, что ли?

– А ты человек? – насмешливо отозвался Репин.

И Александр Жуков ответил негромко, с силой:

– Будь уверен, я-то человек.

Я, не останавливаясь, прошел мимо, и через несколько шагов до меня донеслись новые голоса:

– Эх, жалко – не Жуков сегодня главный дежурный. Вот это было бы да!

– А чего я сделал не так? Чего было не так? – обиженно вскинулся Суржик.

– Виду не было! Понимаешь? Виду! Стоишь, рот разинул, глаза вылупил, на Семена Афанасьевича оглядываешься. Самостоятельности мало было, вот что!

24. ПРИЕДУТ – НЕ ПРИЕДУТ?

Как от камня, брошенного в воду, еще долго в нашей жизни шли круги от посещения ленинградских гостей. И не потому, что у нас прибавилось книг, появилось шестнадцать новых молотков, шесть ножовок и десять зубил, которые так добросовестно перечисляла Таня. И не потому, что среди игр, привезенных из Ленинграда, оказались не только шахматы, шашки и баскетбольные корзинки, но и пинг-понг – игра, которая медленным ядом отравила не одного, не двух ребят, а постепенно косила всех. Нет, не только в подарках было дело. Еще что-то привезли с собою наши нечаянные гости – и не одним ребятам, а и всем нам, воспитателям.