Дорога в жизнь

Мгновенье ребята молчали. Это было короткое, но напряженное молчание; всем было как-то не по себе.

Неловкость нарушил Володин:

— Так ведь у них свой отряд… наш, то-есть! Как были в третьем, так и опять… это ничего!

Он оглядывался на своих, словно ожидая подкрепления. Смутная нотка неуверенности все же была в его голосе, но я опять почувствовал: его смущает не то, что сам он оказался в двойственной позиции. Дело ясное: у Короля свой отряд, и он может туда вернуться, это справедливо и естественно. Но вот командиром ребята его ставить опасаются, а рядовым наравне с десяти-одиннадцатилетними, под команду Володина или кого другого, — захочет ли Король, не обидно ли ему будет?

— А вы сами куда хотите? — спросила Екатерина Ивановна.

— Все равно, — сквозь зубы сказал Король. — Хоть и в третий… Чего ж…

Он все еще был весь — как сжатый кулак, готовый к отпору, к удару. А Разумов сник, плечи опустились, и он упорно глядел в землю.

— Семен Афанасьевич, а если к нам? Я предлагаю к нам, а? — сказал вдруг Жуков.

Я ответил:

— Думаю, это правильно.

— Идите к нам, — просто и как-то очень гостеприимно сказал Саня. — У нас ребята постарше, чем в третьем. И вообще…

Он открыто и прямо смотрел на Короля и всем своим видом досказывал: и вообще у нас народ хороший, не пожалеете. А не хотите — не обидимся. Но только, не хвалясь, советуем — лучше не найти.

Король взглянул на Разумова, но тот так и не поднял головы, и Король решил за двоих:

— Ладно, к вам…

— Значит, с этим в порядке, — сказал я. — Ну, а Репину что запишем? Веди собрание, Жуков.

И снова на крыльце стало тихо. Я вспомнил о Колышкине, отыскал его глазами. Ну, конечно! Он оглушен, точно все вокруг обрушилось и земля колеблется под ногами. Да так и есть — мысль Колышкина, все его бытие неизменно, точно в стену, упиралось в жесткую и насмешливую власть Репина, из воли Репина он не смел выйти, не смел и думать об этом, и вдруг какая-то неведомая сила сокрушила Репина! Точно не стало глухой стены вокруг Колышкина и его разом обдуло всеми ветрами. Никогда я не видел это бледное лицо таким изумленным, таким… проснувшимся. Он озирался, точно впервые увидел, что вокруг — живые люди.

Но мне некогда было долго разглядывать Колышкина, я только вобрал его одним взглядом — вот такого, ошарашенного, с раскрывшимися глазами. Надо смотреть и слушать, ничего не упуская: кто знает, может быть, в какую-то минуту снова надо будет вмешаться…

Жуков спокойно обводил глазами ребят, ожидая ответа на свои слова о Репине. Молчание затягивалось. И тут шагнул вперед Подсолнушкин.

— Известно… — начал он, и все обернулись в его сторону. Он поправил пояс, переступил с ноги на ногу. Он не смущался устремленными на него взглядами, он просто обдумывал, как бы лучше, понятнее высказать свою мысль, и говорил еще более солидно и независимо, чем всегда. — Известно, — повторил он, — так спокон веку было: что Репин скажет, то и будет. У Колышкина в отряде разве Колышкин командир? Репин. Чего смотришь, Колышкин? Неправду я говорю? А в Репине такая вредность сидит: что захочу, то пускай и делают; так не сделают — куплю, только чтоб было по-моему… — Подсолнушкин смолк, остановленный сложностью собственной мысли; слов, способных ее выразить, не находилось. Он набрал в грудь побольше воздуху. — Предлагаю! — сказал он громко и сердито: — Пускай уходит отсюда. Скатертью дорога! А хочет оставаться — пускай помогает. Пускай живет… как люди живут. Всё.

И он сел на ступеньку, нахмуренный, недовольный, но, как всегда, исполненный сознания собственного достоинства.

Замечаю в толпе лицо Глебова. Он, который никогда не останавливался перед любым грубым, дерзким словом, изумлен и потрясен этой сдержанной и сильной обвинительной речью, да еще — подумать только! — речью против Репина! А вот Коробочкин — этот смотрит, точно перед ним разыгрывается захватывающий спектакль. Смотри, смотри, Коробочкин, — ты не ушел, и, видишь, не зря ты остался!

Репин проводит рукой по лбу, по бледной щеке, но голос его звучит ровно:

— Не твоя забота, Подсолнушкин, рассуждать, как я должен поступить. Я поступлю как захочу. Захочу — уйду, захочу — останусь, а ты мне не указчик.

Так. Вот теперь пора вмешаться.

— Подсолнушкин тебе, может, и не указчик, — говорю я, — а мы все вместе можем указать. По-моему, Подсолнушкин правильно сказал: мы тут не пустяками занимаемся — у нас дело, мы работаем. Не хочешь помогать — уходи. Жуков, голосуй.

— Кто за предложение Подсолнушкина? — спрашивает Саня.

Решительно поднимают руку сам Подсолнушкин, Сергей Стеклов. Секунда колебания.

Подняли руку Володин, Петька, Суржик. Еще какие-то секунды — и кругом тянется целый лес поднятых рук. Кажется, один Колышкин смотрит в землю, будто ничего не слышит, и руки не поднимает.

— Сделаю так, как захочу, — сквозь зубы повторяет Репин.

— Там посмотрим, — спокойно отвечает Жуков.

29 Снова дома