Дорога в жизнь

— Лови! В коридоре!!

Я выскочил на крыльцо. Здесь уже толпились разбуженные шумом ребята.

— Поймали? Где? Кто? — слышалось со всех сторон.

И почти тотчас от будки закричали:

— Есть! Ведем!

Из густой, вязкой осенней тьмы вынырнули Алексей Саввич и старший Стеклов, между ними маячила какая-то неясная фигура.

— Говорят, старый знакомый, — сказал Алексей Саввич, легонько подталкивая ко мне пойманного.

Я взял его за плечи, вгляделся, но не сразу понял, где я прежде видел это лицо. И вдруг сразу два голоса крикнули:

— Да это Юрка!

— Глядите, Нарышкин!

И верно, Нарышкин. Это его испуганное насмерть, перекошенное и бледное под слоем грязи лицо, узкие — щелками — глаза.

— Насилу поймали! — еще не отдышавшись как следует, объяснил Стеклов.

— Если бы он не споткнулся о поваленную березу — знаете, за дорогой? — и не поймали бы, — подтвердил Алексей Саввич, утирая разгоряченное лицо. — А второй так и сгинул. Их ведь двое было.

Вдруг Нарышкин рванулся у меня из рук, но останавливать его не пришлось — он застонал, скрипнул зубами и сел на землю.

— Я все-таки не пойму, как это получилось? — спросил я.

Ребята наперебой стали рассказывать. В полночь Алексей Саввич, дежурный воспитатель, шел от столовой к дому, а Сергей Стеклов, командир сторожевого отряда, сидел на подоконнике нижнего этажа. Вдруг — крик в спальнях наверху: «Держи! Лови!» — и кто-то стремглав летит с лестницы. Сергей расставил руки, но тот слету сбил его с ног и выпрыгнул в окно. Тут путь ему преградил Алексей Саввич, но сбоку подскочил еще кто-то, сильно ударил Алексея Саввича палкой по плечу (наверно, хотел по голове, да промахнулся) и, не останавливаясь, промчался вслед за первым прочь, в парк. Алексей Саввич бросился за ними, Стеклов обогнал его. Они бежали в темноте, не разбирая дороги, почти не надеясь настигнуть непрошенных гостей. «Так как-то, знаете, сгоряча», — пояснил Алексей Саввич. Но тут впереди раздался треск, шум падения, и Сергей почти наткнулся на упавшего. Подоспел Алексей Саввич, и они повели пленного к дому. Он хромал, спотыкался, упирался — ничего не помогло.

И вот он сидит на земле, скрипя зубами от боли и держась обеими руками за ногу. Видно, здорово расшибся.

— Вот чертов сын! Воровать пришел! Воровать явился! — шумят кругом. — Что на него смотреть! Дать по зубам! Чего надумал — где ворует!

— Отпустили тебя по-хорошему, — слышу я рассудительную, неторопливую речь Павлушки Стеклова, — а ты чего?!

— Погодите! — сказал вдруг, наклоняясь к Нарышкину, Алексей Саввич. — Тут что-то липкое — у него нога в крови.

— Да что с ним нянчиться! — с отвращением крикнул Король. — Ну его к чертям в болото!

— Как хочешь, Дмитрий, а ногу ему перевязать надо, — спокойно возразил Алексей Саввич.

Новый вопль возмущения прервал его на полуслове. Никто и слышать не хотел ни о каком снисхождении.

— Ну-ка, Сергей, помоги, — распорядился я. — Бери его подмышки.

Как ни осторожно я взял Нарышкина за ноги, боль, видно, была сильна — он всхлипнул, но тотчас испуганно умолк. Наверно, ему хотелось бы сделаться как можно меньше и незаметнее.

— Не перелом ли?.. — озабоченно подумал вслух Алексей Саввич.

— Ему бы все кости переломать! — пробурчал кто-то

— Ладно, полегче, — осадил Сергей.

И мы понесли незадачливого налетчика в нашу больничку — маленькую комнатку во флигеле, которая всегда пустовала: болеть у нас никто не желал.

Мы положили Нарышкина на кровать, и здесь, когда его уже не окружали рассерженные ребята, он глубоко вздохнул, как вздыхают дети после долгого плача, и сказал робко:

— Болит…

Я осторожно попробовал слегка согнуть ему ногу, но в ответ раздался нечеловеческий вопль.

— Пожалуй, перелом. Хирурга надо, и как можно скорее. Сейчас уложим его поспокойнее, но чуть свет надо послать за Поповым, — с тревогой сказал Алексей Саввич.

— Пошлем, — ответил я. — Сергей, а ты пока попроси сюда Галину Константиновну. Что-нибудь сообразим.

Нарышкин лежал перед нами, глядя то на одного, то на другого, — иссиня-бледный, напуганный, видно, до потери сознания.

— Ой, Семен Афанасьевич, не уходите! — сказал он умоляюще, когда я направился к двери.

— Лежи. Ничего с тобой не сделают, понял? И Галина Константиновна остается.

Мы с Сергеем выходим. У крыльца все еще толпа — шум, говор, должно быть в доме никто не спит.

— Стукнули вы его? — с надеждой в голосе спрашивает кто-то у Стеклова.

— Ты что, ошалел?

— А чего он орет?

— Ногу сломал, вот и орет.

— А-а-а! — разочарованно тянет собеседник Сергея.

Я велел немедленно разойтись по спальням. Но спали в эту ночь плохо. Рано утром Галю около Нарышкина сменила Екатерина Ивановна, а Жуков пошел за хирургом, который жил неподалеку.

С хирургом нам пришлось познакомиться давно. Однажды Коршунов подавился рыбьей костью — сладить с ним было нельзя, он кидался, мотал головой, и совершенно выбившаяся из сил Галя с помощью Короля и Стеклова отвела его к Евгению Николаевичу Попову. Как уверяли наши, доктор только заставил Коршунова раскрыть рот и сразу вытащил кость, точно она сама прыгнула ему в руки.