Дорога ветров

За мрачной равниной, миновав небольшой перевал, мы попали в круглую впадину – зеленую, ровную котловину, окруженную синими, поразительно яркого цвета горами. Горы имели мягкие очертания, их бэли, покрытые свежей травой, казались аквамариновыми. Цепь густо-синих гор на аквамариновых фундаментах, высившаяся за зеленым простором под хмурым бессолнечным небом, выглядела совершенно сказочной. Впереди над горами виднелся узкий голубовато-стальной просвет – там пролегала долина Дзабхана. При спуске в долину дорога пошла по необычайно черным горам. В отличие от обычных гобийских гор, черных от пустынного загара, эти низкие, сильно разрушенные горы состояли из насквозь черных пород. Такая внутренняя, а не внешняя чернота сразу чувствуется на взгляд, и мне пришла на память монгольская поговорка: «Змеиная пестрота – снаружи, человечья пестрота – внутри»…

На вершине перевала, на маленьких ступенчатых площадках, стояло множество очень острых и высоких пирамидок с узкими основаниями. Это были редкой формы обо, столь же черные, как все зубцы, стены, откосы вокруг. Впереди и внизу в черных воротах уже виднелся сверкающий Дзабхан. По крутому выпуклому косогору мы стали съезжать в долину. Машина опасно кренилась и раскачивалась. Я заметил, что дорога проведена неладно – нужно было бы немного потрудиться и вскопать косогор.

– Ну кому здесь копать! – с досадой воскликнул Вылежанин, прижимая тормоз. Машина обогнула поворот – и… перед нами около двадцати рабочих усердно вскапывали косогор.

В Цаган-Оломе нас ожидала радостная встреча. Бедняги Дурненков и юный рабочий Никита истосковались от вынужденного сидения и по-детски радовались приходу машин. Немедленно началась перегрузка. Учитывая потрепанное состояние и тяжелый груз наших машин, я решил возвращаться в Улан-Батор не через Ара-Хан-гай, а по южной дороге, через Баин-Хонгор и Убур-Хангай («Южный Хангай»). Эта дорога не считалась магистральной и не имела мостов через мелкие речки. Поэтому при наступивших дождях был известный риск задержек на переправах. Так оно и оказалось впоследствии. Правда, мы потеряли всего два дня, так как южная дорога была короче.

Мелкий моросящий дождь продолжал преследовать экспедицию. Горы на востоке за Цаган-Оломом стали теперь ярко-синими. Конусовидный мелкосопочник казался издалека скопищем темно-синих или темно-фиолетовых волн. Это всегда бывает в гобийских районах Монголии, когда влажно и пасмурно. Трудно представить себе более яркие и чистые оттенки синего цвета. Этот цвет, именно в его наиболее ярких тонах, больше всего любят в Монголии.

Перед Дзаг сомоном начался длиннейший подъем, незаметный и похожий на плоскость. Машина стала «задыхаться» на третьей передаче, и пришлось переходить на вторую. После нескольких километров пути и отчаянных попыток двигаться на третьей передаче мы с Вылежаниным остановились. Осмотрели баллоны, тормозные барабаны, начали гадать, что такое приключилось с мотором. Пока мы дознались, что машина в полной исправности, нас догнал Пронин и принялся издеваться над премудрыми механиками. Лихачев со своим дымившим «Тарбаганом» отстал, и Пронин высказал ядовитое предположение, что Лихачев разбирает мотор, будучи не а силах понять простую вещь. Однако Лихачев скоро догнал нас, высунул из кабины взлохмаченную голову и закричал, сияя застенчивой улыбкой:

– А я уже решил, что мой мотор совсем отказывает! Потом смотрю – нет, вы тоже едва плететесь!

Действительно, такого длинного и незаметного подъема я еще не видал. Машина без разгона становилась беспомощной и еле ползла. Зато с какой поразительной скоростью машина брала с разгона крутые подъемы.

Проливной дождь замыл дорогу, и мы нашли убежище в школе Дзаг сомона. Дождь лил всю ночь и продолжался на следующий день – двенадцатого июля. Сначала мы прошли тридцать один километр по арахангайской дороге, затопленной в глубоких ямах и лужах. Затем отвернули на восток, в ущелье между гор, по слабому следу на россыпях синеватых, в мокром виде – совсем синих, кварцитов. Дорога пошла по дну типичной хангайской долины, покрытой слоем почвы и сплошь заросшей травой. Дно долины тоже было задерновано – это никогда не встречается в Гоби. Крутые зеленые откосы, блестящие от мокрой травы, поднимались по сторонам. Здесь, на большой высоте – свыше двух тысяч метров, – серые клочья туч низко теснились по гладким бокам гор. Машины устремлялись в сплошную завесу мглистого дождя по неизведанной дороге.

Весь день шли мы по сказочному царству тумана, в подоблачной стране. Долина сузилась, склоны гор сделались скалистыми, по дну зазмеилась маленькая речка Убуртэлиин-гол («Южная Петлястая»). Слева, на вершинах теснившихся округлых гор, появились высокие обнаженные скалы, напоминавшие циклопические постройки. Клочья облаков проплывали между горами, то закрывая, то открывая таинственные черные башни. Будто замки, касающиеся в тумане низкого облачного неба, населенные неведомыми обитателями.