Дорога ветров

Дорога извилисто поднялась на горный уступ. С гребня увала показался Хамарин-хурал – множество рассыпавшихся глинобитных домиков и стен в котловине у громадного сухого русла. В центре виднелось несколько сохранившихся домов побольше, окруженных юртами. Синий дымок аргала висел над сомоном, доносился резкий запах горящего навоза, слабые огоньки очагов блестели кое-где сквозь щели юрт. Мы проехали правее, оставив сомон на километр в стороне, спустились в сухое русло и направились вниз по нему, стараясь найти участки твердого, уплотненного песка. В сумерках русло стелилось ровной темной лентой. Громадные пни хайлясов торчали там и сям из насыпи песка. Пни были до метра в поперечнике, иногда это были целые куски стволов, поваленных когда-то давно потоком при наводнении. Все ветви и корни или отщепины были тщательно спилены, и мы напрасно пытались найти хоть что-нибудь пригодное для дров. Эти пни, похожие на их окаменелых собратьев, угрюмо торчали безмолвным укором человеку, когда-то погубившему здесь рощу действительно исполинских хайлясов. Впервые я видел, что эти деревья могут быть так велики. Видением пронеслась в мыслях тенистая, полная жизни роща, когда-то бывшая здесь, на пустых берегах сухого русла, – но машина уже поднялась на склон долины.

Громадная равнина, щебнистая, слабо всхолмленная, без единого оврага или русла, легла под колеса. Почувствовав хорошую дорогу, «Дзерен» понесся с большой скоростью, предоставив «Смерчу» догонять нас как хочет. Плотной массой летел навстречу холодный и свежий воздух.

Земля посинела, ушла вниз, впереди в беспредельную высоту поднялось туманное небо со светлыми, жемчужно-серыми облаками, испятнанное сгустками темноты. Облака вихрились, струились и извивались, словно на скате взброшенной к небосводу волны.

Приближались и налетали темные, глубочайшего синего цвета холмики, черные, как отлитые из металла, кустики разбегались в безмолвном испуге, а машина летела и летела, не зажигая спета, в заколдованную даль, где волны всхолмленной земли, такие же шершавые и серые, как небо, расплывались и сплавлялись с тучами на горизонте в один вихрящийся вал. Тучевой вал стеной вздымался вверх и улетал в небесную бездну над нашими головами. Машина безмятежно ныряла под него, стремясь к загадочной цели, ничем не отмеченной, ничем не ограниченной на темном просторе…

Издалека, позади, разлился тусклый свет – «Смерч» зажег фары. Таинственная сумеречная равнина исчезла, стала обычной сухой и безжизненной Гоби. Зажег свет и наш «Дзерен» и продолжал нестись в океан темноты, на юг, пока все совершенно не закоченели.

Я остановил «Дзерен», хотя Пронин так разошелся, что готов был ехать хоть всю ночь. Убежища не было – одна ровная почва кругом, и мы надеялись только на мороз, который усиливался и обещал тихую погоду.

Загорелись набранные у Хамарин-хурала кусты караганы. Повар, ворча, что нет даже «иванантоновичевых» дров, стал кипятить чай и разогревать мясо. Когда-то еще на пути из Южной Гоби, где повар избаловался саксауловым топливом, у нас вышло одно столкновение. Никитин явился ко мне с заявлением, что не может приготовить обед, так как на месте лагеря нет дров. Повар тут же получил основательный нагоняй и с тех пор знал, как с помощью рабочих нужно заготовлять аргал, однако затаил обиду и упорно называл аргал «дровами Ивана Антоновича», к великому удовольствию всех остальных.

Утренний мороз в 12 градусов превзошел все ожидания. Пришлось собирать аргал и растапливать лед, в который превратилась слитая из радиаторов вода. Все долго бродили кругом, подметая равнину полами своих дох. Одним ударом убивалось два зайца: люди согревались и собирали столь редкий здесь аргал. В девять часов, повеселевшие после горячего чая, мы тронулись дальше. Где-то впереди находились развалины Далан-Туру («Пальмовое дерево»), куда вела старая караванная тропа.

Мы скоро подъехали к жалким остаткам строений и повернули от них на юго-запад, спускаясь в плоскую впадину Неожиданно впереди показалась замерзшая речка – вернее, ключ, окруженный громадными пятиметровыми песчаными кочками, поросшими плотной зеленой колючкой. Маленькая гобийская лиса, испуганная, тощая и взлохмаченная, выскочила из-под берега и скрылась. За речкой мы выехали на плоскогорье и вскоре, повинуясь указанию проводника, повернули налево от тропы, которая, кстати, сделалась хорошим автомобильным следом. Пологий подъем по песчаной, заросшей полынью почве был не очень тяжел, и через полчаса мы оказались на краю высокого обрыва. Цель путешествия – обрыв Баин-Ширэ («Богатый стол») находился на окраине огромной впадины Халдзан-Шубуту («Лысая узкость»), заполненной песками и заросшей саксаулом и поташником.