Дорога ветров

Гром прогремел еще дважды, прежде чем они достигли конца коридора, и каждый новый удар был громче предыдущего. Когда наконец, согнувшись в три погибели, они оказались под крышкой люка, Мириамель положила руку на плечо монаху.

— Я задую свечу. Теперь тихо.

Она медленно приподнимала тяжелую крышку до тех пор, пока не образовалась щель шириной с ее ладонь. Дождь все лил, так что их моментально забрызгало. Коридор заканчивался как раз под полубаком — ступени поднимались вверх всего в нескольких шагах от люка и в двадцати локтях от заграждения левого борта. Вспышка молнии на мгновение осветила палубу. Мириамель увидела со всех сторон силуэты матросов, застигнутых вспышкой посреди движения и застывших, словно нарисованных на фреске. Небо давило на корабль — мутная мгла рассерженных черных туч, удушившая звезды. Когда очередной удар грома возмутил ночь, принцесса отпустила крышку и люк захлопнулся.

— Там повсюду люди, — сказала она, когда эхо стихло. — Но все они на порядочном расстоянии от нас: Если мы доберемся до ограждения и наденем капюшоны, они могут и не заметить, что мы не члены команды. Тогда мы могли бы пройти к шлюпке.

В темноте она не видела монаха, но слышала его дыхание. Внезапно она вспомнила еще кое-что.

— Я не слышала голоса Ган Итаи. Она не пела.

После недолгого молчания монах заговорил.

— Мне страшно, Мириамель, — хрипло сказал он. — Если мы должны идти, то пойдемте скорее, пока я не потерял те жалкие крохи присутствия духа, которые у меня еще остались.

— Мне тоже страшно, — сказала она. — Но я должна немного подумать. — Она потянулась, нащупала его холодную руку и держала ее, раздумывая. Некоторое время они сидели так, потом Мириамель заговорила: — Если Ган Итаи нет на передней палубе, тогда я не знаю, где она. Может быть, ждет нас у шлюпки, может быть, нет. Когда мы доберемся туда, нам надо будет развязать канаты, которыми лодка прикреплена к кораблю — все, кроме одного. Я пойду искать Ган Итаи, а когда вернусь, мы сбросим лодку с борта и прыгаем в воду. Если я не вернусь, ты должен будешь сделать это сам. Тебе придется развязать всего один узел. Для этого не потребуется много сил.

— Прыгнуть… в воду? — Он заикался. — В такой ужасный шторм? И когда тут плавают эти дьявольские твари, эти килпы?

— Конечно прыгнуть, — прошептала она, стараясь сдержать раздражение. — Если мы попробуем спустить шлюпку, сидя в ней, то скорее всего попросту сломаем себе шеи. Не волнуйся. Я прыгну первой и протяну тебе весло, чтобы ты уцепился за него.

— Вы пристыдили меня, леди, — сказал монах, но не отпустил ее руки. — Это я должен был бы защищать вас. Но вы же знаете, что я ненавижу море.

Она сжала его пальцы.

— Знаю. Тогда пойдем. Запомни, если кто-нибудь окликнет тебя, сделай вид, что не расслышал и иди дальше. И держись за ограждение, потому что на палубе наверняка будет очень скользко. Ты же не хочешь оказаться за бортом раньше, чем мы спустим шлюпку на воду.

Смех Кадраха от ужаса прозвучал легкомысленно.

— Тут вы правы, леди. Спаси Господь всех нас.

Новый звук внезапно поднялся над ревом бури, он был немного тише, чем гром, но каким-то образом не менее могущественным. Мириамель вынуждена была прислониться к стене — у нее ослабли колени. Она не понимала, что могло породить этот чудовищный звук. В нем было что-то ужасное, что-то, пронзавшее ей сердце ледяной волной, но времени на промедление уже не было. Через мгновение, снова овладев собой, она подняла крышку люка, и они вылезли под проливной дождь.

Странный звук был повсюду, проникающе-нежный, но пугающе подчиняющий, как могучий прилив. На мгновение он поднялся так высоко, что, казалось, вышел за пределы восприятия смертных, и в уши Мириамели ударила волна отзвуков, пищащих, как летучие мыши; секундой позже он опустился, такой грохочуще глубокий, что мог бы быть песней каменистого древнего дна океана. Мириамель чувствовала себя так, как будто стояла в жужжащем осином гнезде величиной с кафедральный собор; дрожащий звук пронизывал все ее существо. Какая-то часть ее стремилась последовать призыву звука, танцевать, кричать и бегать кругами, но что-то в ней мечтало только лечь и биться головой о палубу до тех пор, пока звук не прекратится.

— Спаси нас Бог, что это за ужасающий звук? — крикнул Кадрах. Он потерял равновесие и упал на колени. Сжав зубы, Мириамель опустила голову и заставила себя двигаться от ступенек полубака к перилам ограждения. Ей казалось, что даже кости ее гремят. Она схватила монаха за рукав и потащила его за собой, волоча, словно санки, по скользким доскам.

— Это Ган Итаи, — выдохнула Мириамель, изо всех сил сопротивляясь оглушительной мощи песни ниски.