Дорога ветров

Харчад довольно часто приказывал устраивать такие проверки, не только для того, чтобы ловить заговорщиков, но и чтобы держать народ в страхе. В напряженной тишине, которую нарушал лишь стук солдатских сапог, его люди подходили к прохожим, обыскивали сумки и карманы, спрашивая каждого, что он делает на этой улице. Митт с удовольствием выдумывал себе какое-нибудь дело. И ему очень нравилось называть свое имя. Как великолепно было иметь самое распространенное имя в Холанде! Говоря совершенную правду, Митт мог назваться Алхамом Алхамсоном, Хамом Хамсоном, Хаммитом Хаммитсоном и Миттом Миттсоном или соединить эти имена как угодно. А в долгие скучные часы в море он забавлялся тем, что придумывал новые способы обмануть людей Харчада.

Единственное, что не нравилось Митту в обществе «Вольных холандцев», это собрания. Он никак не мог взять в толк, зачем они нужны. Когда новизна прошла, он начал зевать на собраниях до слез. Обычно «Вольные холандцы» собирались у кого-нибудь на чердаке или в сарае, часто даже без свечи, и Сириоль начинал говорить о тирании и угнетении. Потом Дидео заявлял, что вожди будущего придут снизу. Снизу чего? Митт не мог этого понять. Кто-то заводил длинную историю о несправедливости Хадда, потом другой начинал шептать всякие ужасы о Харчаде. И рано или поздно Хам принимался стучать кулаком по столу и восклицать:

– Мы смотрим на Север, вот что! Пусть Север покажет себя!

Когда Хам сказал это в первый раз, Митта пробрала дрожь возбуждения. Он знал, что Хама за такие слова могут арестовать. Но тот повторял их так часто, что они потеряли всякий смысл. Вскоре парень уже приходил на собрания только затем, чтобы поспать. В последнее время ему все никак не удавалось выспаться.

Митт почувствовал, что так не годится. Если он собирается отомстить «Вольным холандцам», ему нужно знать, что они замышляют.

– Что они все-таки делают? – спросил он как-то у Мильды. – Сплошное смотрение на Север, перешептывание о Харчаде или тирании и все такое. К чему все это?

Мильда нервно осмотрелась.

– Тише! Они собираются устроить мятеж или восстание… Я надеюсь.

– Что-то они с этим не спешат, – недовольно пробурчал Митт. – Да и вообще никаких планов не строят. Вот хорошо бы ты сама побывала на их собрании и попробовала разобраться.

Мильда рассмеялась.

– Я бы пошла – но готова спорить, что меня не примут.

Когда Мильда смеялась, морщинка на ее щеке снова уступала место ямочке. Митт всегда старался делать так, чтобы противная складка исчезла. Поэтому он добавил:

– Спорим, они тебя примут. Ты могла бы их немного расшевелить и заставить хоть что-то придумать. Меня уже тошнит от их вечной тирании и прочего! – И поскольку это заставило Мильду широко улыбнуться, Митт постарался задержать у нее на лице улыбку. – Вот что я тебе скажу, – продолжил он. – Я, конечно, отомщу им за донос, но хорошо бы насолить и старому Хадду тоже. Пусть заплатит за то, что столько лет вытирает о тебя ноги!

– Что за мальчик! Ты совсем не знаешь, что такое страх, правда?

Теперь и Мильда знала, что цель у сына двойная: уничтожить «Вольных холандцев» и избавить мир от графа Хадда. Митт не сомневался, что сможет сделать и то и другое. И Мильда тоже.

И она вступила в общество «Вольных холандцев».

Ее сын был в восторге. Он возлагал на это большие надежды. Мильда приходила на собрания и говорила не менее красноречиво, чем другие. Она обожала выступать. Ей страшно нравилось наклоняться вперед в слабом свете ночника и видеть вокруг себя в полутьме внимательные лица. Но привело все это только к тому, что Мильда стала такой же горячей сторонницей свободы, как и все остальные. Она твердила Митту о революции всякий раз, как он оказывался дома.

– Горелый Аммет! – с отвращением ворчал тот. – Теперь я все время провожу на собраниях!

Тем не менее беседы с матерью помогли ему лучше понять все, что происходит. Вскоре он уже мог рассуждать об угнетении и восстании, тирании и руководстве снизу. Причем со знанием дела. А поразмыслив на досуге – время для размышлений у него выдавалось, пока «Цветок Холанда» медленно, но упрямо трюхал к местам лова, – он пришел к выводу, что Дейлмарк делится на две части: Север, где народ свободен и счастлив, и Юг, где графы и богачи свободны и счастливы, но зорко следят за тем, чтобы простые люди вроде Митта и Мильды были как можно несчастнее.

«Хорошо, – сказал себе Митт. – Положим, так и есть. А теперь возьмемся за дело и как-то это изменим».

Однако было похоже, что «Вольных холандцев» вполне устраивает пустая болтовня, и Митт начал все сильнее на них досадовать. Он очень обрадовался, когда другое тайное общество убило четырех соглядатаев Харчада. А вот Сириоль был недоволен. Рыбак с мрачным удовлетворением сообщил Митту, что теперь дела пойдут гораздо хуже. Так оно и получилось.

Граф ввел комендантский час. Всех, кто оказывался на улице после наступления темноты, куда-то уводили, и больше их никто не видел. Сириоль запретил передавать сообщения, пока действует комендантский час. Митт не мог взять в толк почему.