Дорога висельников

Беретруда была похожа на своего брата. Не так, как близнецы, они и не были близнецами, но по-родственному. И в то же время отличалась. Если Эберо был никакой, она… ну, как будто в эту преснятину подбросили перца. Не знаю, почему мне так померещилось. Она ведь такая же блеклая была с лица, как брат, да еще, по нынешней моде, у нее были брови выщипаны и волосы надо лбом то ли подбриты, то ли просто туго утянуты под золотую сетку. Поэтому лоб выглядел очень круглым и выпуклым, как у большой рыбины (нехорошо, конечно, благородных дам то с грибами, то с рыбами сравнивать, но что ж тут поделаешь). С ней был мальчишка, года на три младше меня. Весь из себя в кудрях – завивали, не иначе, – щеки румяные, камзол в буфах, штанцы в сборках и бантах – тьфу! Так бы и врезал. Но, во-первых, далеко, а во-вторых, меня учили, что нельзя бить мелких.

Короче, не знаю, как мелкий, а мамаша нас видела. Даже так, сдается мне: Эберо Ивелин свиделся с нами на турнире случайно, а вот сестрица его точно разведала, что мы здесь будем, и притащилась, чтоб на нас посмотреть. А сыночка своего прихватила не столь для приличия, сколь в отместку отцу. Мол, и они в роду не последние.

А вот что замышлял отец, мне неведомо. Спросить было неловко, и я решил дождаться, когда все прояснится само собой. Тем паче что и представление началось.

Я полагал, что тут меня вряд ли чем удивят – будут играть комедию или моралитэ. В Тернберг заезжали комедианты, и я пару раз видал, как они представляют. А в столице лицедеи разве что разряжены будут попышнее да музыкантов при них будет побольше, а в остальном – все то же самое.

И тут я дал маху. То есть, конечно, и комедианты были разряженные, и музыку играли, но это было не главное. Изображали они аллегорию (ну, любят в Тримейне аллегории), но совсем не такую, как на Турнирном поле. Называлась она «Семь планет правят страстями». Про семь планет и как они правят, я слышал – лиценциат Ираклиус успел меня просветить. А здесь это показали воочию.

В зале, отведенном для представления, сферы планетные двигались сами собой по хрустальным небесам. И я бы принял это за волшебство, но полковник Рондинг только посмеялся моему тупоумию и сказал, что все это делают нарочитые механические рычаги, что скрыты за сценой и под ней. Такие механические представления нынче в моде в Карнионе, он там и похитрее зрелища видывал.

Когда сфера оказывалась перед зрителями, то она чудесным, то есть механическим, способом раскрывалась, и из нее выходил как бы дух планетный. А на сцене появлялись люди, кои как бы под этой планетой родились, и хор пел, как ихние страсти планетой управляются. Скажем, когда висела перед нами планета Марс, то выбегали на сцену воины в шлемах и доспехах и начинали рубиться – не по-настоящему, конечно, а понарошку – воинственность свою показывать. А позади них вспыхивали огни – не знаю уж, как пожара не случилось, – восходили кровавые звезды и летали кометы.

А больше всего механического умения понадобилось, когда взошла планета Венера. Из нее вышла красавица в длинных золотых волосах и спела длинную песню (ария называется) про то, как она есть богиня и как красота ее блекнет, как блекнет свет ее планеты на заре, перед красою сегодняшней именинницы. А над планетами, пока она пела, и после – над залом самим – летал какой-то парнишка. Ей-богу, летал, хотя и без крыльев. Даже полковник Рондинг подивился и сказал, что не знает, как оно устроено, так хитро все механик придумал. Уж не знаю, что этот парнишка собою изображал, вроде бы духи свое уж отыграли. Кто-то по соседству сказал, что это гений эфирный, но мне это было непонятно. Я сначала решил, что он не живой, а вроде бы из бронзы сделанный и надраенный. Или там из меди.

Тут забили фонтаны, с потолка дождем посыпались цветы, а среди всего этого заплясали нимфы. Их танец повторяли два раза. А летучий парнишка завис аккурат над нами и скорчил мне рожу. Тоже мне, гений эфирный-бронзовый! Должно быть, механизм где-то заело, и планету с богиней не смогли сразу спустить на сцену. А надо было. Потому как Венера пропела, что она слагает с себя венец и отдает его прекраснейшей из прекраснейших Ориане Стенмарк. И вправду сняла с себя венец, подошла к хозяйской дочери и водрузила этот венец той на голову.

– Барон изрядно рисковал своим подарком, – сказал полковник, – комедианты либо механик могли подменить венец. Они, судя по тому, что мы видели, ловкачи изрядные. Впрочем, не мое это дело.

Потом все, кто представлял аллегорию, так завопили хором и заиграли на всех инструментах разом, что у меня уши заложило. Это называлось «апофеоз». На чем представление и кончилось. И все прошли в главный двор, потому что стол был накрыт там, а в зале нужно было махинерию убирать и к балу его готовить. Тепло же было, хотя и осень, можно и под открытым небом пировать.