Дорога войны

Лобанов кивнул и вышел.

– Седла тащите наверх! – скомандовал он.

Сергий взвалил на плечо еще теплое седло – и поднялся по лестнице на галерею. За третьей дверью он увидел койки в ряд, пустые полки вдоль стены и окно, закрытое ставнями. Сгрузив седло на кровать, Роксолан подошел к окну и раскрыл ставенки. За мансионом журчала речка, ее обступали ивы, как будто сошедшиеся на водопой, а дальше синели и лиловели Альпы.

– Есть когда будем? – поинтересовался Гефестай, вваливаясь в «номер».

– Пошли уж, – проворчал Сергий и спустился вниз. Ободренный кушан потопал следом.

И тут во двор въехали «преследователи» – крепкие ребятишки с нахальными глазами и уверенными движениями. Впереди покачивался в седле молодой парень с лицом холеным и капризным. Видать, был он человеком зябким, поскольку носил и верхнюю тунику «непристойного» алого цвета, и «внутреннюю» белую – краешек ее бесстыдно выглядывал над коленом. Ноги «вьюнош» обвязал ткаными шерстяными обмотками, а плечи кутал в плащ-лацерну, окрашенную в пурпур. Такая лацерна стоила десять тысяч сестерциев, она издали колола взгляд, неслышно, но зримо афишируя богатство и знатность всадника. Сергий усмехнулся – встречая молодого римлянина по одежке, он приметил под вызывающей оболочкой изнеженного и избалованного сынка, сытенького и белотелого.

Сынка сопровождали четыре ликтора, кое-как удерживавшие на плечах свои фасции – тонкие пучки вязовых прутьев, перевязанные красными ремнями. К сим представительским вязанкам были приткнуты топорики.

– Кого это принесло? – полюбопытствовал Гефестай.

– Знаешь, – улыбнулся Роксолан, – мне без разницы.

Он немного лукавил – проезжая пятерка его заинтересовала. К одному из ликторов, сопровождавших капризного парня, Лобанов присмотрелся внимательней. Знакомое лицо… Как у того гладиатора в Большом Цирке. Или это он и есть? Похоже, что так! Патриции частенько нанимали гладиаторов для темных дел или для охраны. Как звали того димахера? Луций Эльвий «Змей» – так, вроде, было написано на флажке-программке. Этот тип опасен. От него исходит ощущение силы, а взгляд – твердый и спокойный, почти равнодушный. Казалось, ничто не волнует этого человека – страхи не холодят кровь, радости не горячат. Воистину, Змей.

Парень в пурпурной лацине неуклюже спрыгнул с коня и вразвалочку направился к статионарию. Тот уже выкатился во двор, не зная, как кланяться – низко или еще ниже, с прогибом спины?

– Почтенный, – обратился к нему вьюнош, манерно закидывая полу плаща на плечо, – организуй-ка мне комнату на ночь!

Управитель замялся.

– Могу предложить общую комнату на десятерых, – пролепетал он и указал обеими руками на Сергия: – Вот они забрали помещение для почетных гостей!

Парень в лацине изогнул бровь и повернулся к Роксолану. Лобанов облокотился о перила веранды. Эдик и Гефестай прислонились к столбам навеса, с интересом следя за переговорами.

– Я легат и послан в Дакию, – надменно выговорил добрый молодец в пурпуре, – но не тороплю тебя. Освободишь комнату к вечеру.

– Как тебя зовут, легат? – осведомился Сергий. Легат удивился, но ответил, гордо задирая подбородок:

– Гай Антоний Скавр! – и добавил обычным голосом: – Время у тебя еще есть. Съедешь в общую, пока я буду обедать.

– Обойдешься, Гай, – спокойно сказал Лобанов. Тот сперва не понял, а когда до него дошло, пожал плечами в полнейшем недоумении.

– Я – Гай Антоний, – снисходительно повторил он, – сын сенатора Элия Антония Этерналиса!

– А мне наплевать, кто ты, – по-прежнему спокойно проговорил Роксолан. – Я приехал первым – и снял комнату. Не хочешь ночевать в общей, ступай на конюшню.

– Что-о?! – вылупился Гай.

– Что слышал, – лениво проговорил Сергий и направился в харчевню. – Пошли, Гефестай, подкрепимся.

На пороге харчевни Лобанова догнал Луций Эльвий и сказал просительно:

– Не обижайся на сопляка! Гай молод и глуп, мнит себя большим человеком и настоящим мужчиной, но в теле этого льва проживает трусливый суслик. Вот отец его – тот да, тот величина известная! – Он добавил доверительно: – Сенатор послал меня в Дакию, уладить кой-какие семейные дела, и навязал на мою голову Гая. Да еще дал любимому сыночку полномочия легата. Нашел кому.

– Да я не обижаюсь, – улыбнулся Сергий.

Из-за спины Луция вышел Эдик и поинтересовался:

– А это, случайно, не ты в Большом Цирке бился? Димахером?

– Запомнили? – весело ухмыльнулся гладиатор. – Я вас тоже узнал!

– Тогда и ты на нас не держи обид, – сказал Лобанов, – особенно на Эдикуса. Он у нас язва известная.

– Да чего там! – отмахнулся ликтор. – Я уже привык. Как попал в ауктораты, так всё – считай, на самое дно угодил. И чего я только не наслушался, Юпитер Всеблагой.

– Мы тоже из гладиаторов вышли, – сказал Чанба великодушно, будто его самого просили не держать обид, – понимаем, что почем.

– Плавали – знаем! – подтвердил Гефестай.

– Да?! – радостно удивился Луций. – Надо же!

– Хозяин! – взревел сын Ярная. – Мяса! Хлеба! Вина!

– Сейчас! – засуетился управитель. – Мигом!