Дорога войны

– И для кого! – значительно добавил Эдик. Луций неестественно рассмеялся – и оборвал смех.

Глаза его стали настороженными.

– Не для него ли? – прогудел Гефестай, пальцем показывая на легата.

Гай побледнел и поднял руку, словно прикрываясь.

– Я же не знал, что там будете вы, – попытался Луций оправдаться. – Меня отец Гая послал, он мой патрон! Я и пошел.

– Чтобы подслушивать, – понятливо кивнул Эдик.

– Да, я подслушивал! – раздраженно признался Луций. – И знаю о золоте Децебала! Но теперь-то все изменилось, мы друзья, и…

– И что? – холодно спросил Сергий. – Честно поделим золотишко?

– По-братски! – фыркнул Чанба. Лицо Луция исказилось.

– Ты не друг никому из нас, – по-прежнему холодно сказал Лобанов, – ты хорошо сыграл друга.

– А мы тебе верили, – выцедил Чанба. – Поганка ты, Луций!

Гнев Эльвия нарастал. Презрительные ухмылки преторианцев действовали ему на нервы, а огонечки в глазах абхаза будили ярость.

– Когда-нибудь, Эдуардус, – сказал он, чувствуя, что злоба перевешивает здравый смысл, – я стащу тебя с коня и отлуплю!

– Рискни! – ухмыльнулся Чанба.

Сергий улыбнулся и глянул на Луция в упор:

– Хочешь попытать счастья сейчас, трепло?

Тот ничего не ответил – повернулся и зашагал прочь, дергая коня за повод. Бедное животное задирало голову и торопливо переступало копытами. Вдруг Луций резко остановился, обернулся и посмотрел на Лобанова холодными, не затуманенными недавней вспышкой гнева глазами.

– Придет время, кентурион-гастат, и я это сделаю. И сделаю хорошо, обещаю!

Сергий смотрел ему вслед. Немногие откажутся от прямого вызова, тем более – не такой человек, как Луций Эльвий. Никому из собравшихся не пришла в голову мысль, что Луций увильнул от драки. Он просто не был к ней готов.

– Гай, – повернулся Лобанов в седле, – лучше всего будет, если ты вернешься в Рим.

– К папочке! – вставил Эдик.

– …и оставишь недетскую идею ухитить те три воза, – договорил Роксолан. – Ты меня понял?

Гай молча смотрел на Сергия. Лобанов его раздражал, однако у легата появилось чувство, что для кентуриона-гастата это старая, знакомая игра. Что все ходы в этой игре и действующие лица ему давно известны, а вот сам он играет в нее впервые.

– Ладно, – сказал он наконец, – я тебя понял. Но те три воза все равно будут моими. – Гай вздернул голову и добавил в запале: – Даже через твой труп!

Легат начал было разворачивать коня, но голос Сергия заставил его замереть:

– Гай!

– Что?

– А как насчет твоего трупа?

Гай, не отвечая, глядел на Сергия, и вдруг внутри него возникло осознание того, что его тоже могут убить. Эта мысль никогда не приходила ему в голову, так она была нелепа и абсурдна, и всё же. Гай не выдержал темп спокойного ухода. Он послал коня вперед, больно пришпоривая.

Лобанов проводил его взглядом и коротко скомандовал:

– К каравану!

Всю ночь у стен Сармизегетузы собирались переселенцы, самые рисковые, которые отправлялись в Дакию осенью. Кого здесь только не было! Иллирийцев с фракийцами было больше всего, но и галлы попадались, эллины, гельветы, даже иберийцы с сирийцами. В Сармизегетузе они сходились, сбивали караваны фургонов, приводили в порядок снаряжение и готовились к предстоящему путешествию – на плодородные земли в долинах Марисуса,[61] Кризии, Тибискуса, с которых римляне согнали даков. Переселенцев ждали непуганые волки и отравленные стрелы, снега и холода, но тяга к земле – своей земле! – была сильнее.

Сергий выехал из городских ворот и натянул поводья. Вокруг, на невысоких холмах разместились стоянки и горели лагерные костры – сотни дымов поднимались столбами и переплетались, сливаясь в сизое облако.

Потрепав по шее саурана, Лобанов шевельнул пятками. Животине хватило этого посыла, чтобы тронуться с места и спуститься с холма. Чуть позже Сергий подъехал к кузнице Фунисулана. В Сармизегетузе имелись и другие кузни, но эта была самая большая, самая бойкая, она служила неким центром масс, точкой притяжения для путников, собравшихся в долину Марисуса.

Дюжина наковален звенела под ударами молотов, светились раскаленные поковки, красные отблески огня ложились на черные от сажи лица и тела рабов-молотобойцев. Здесь работали одновременно два десятка кузнецов: ковали подковы, приколачивали их к копытам лошадей, изготовляли скрепы для фургонов, делали ножи и мечи.

Мимо Сергия проехал очередной фургон-карруха. Женщина на сиденье держала на руках плачущего ребенка, рядом с фургоном шел мужчина с палкой в руках и погонял волов. Те, правда, не слишком-то и пошевеливались, брели себе, лениво и не торопясь.

Неожиданно чья-то рука легла на гриву Сергиева коня.

– Караван собран. Людям не терпится в путь.

Это был Искандер.

– Не будем обманывать их ожиданий, – улыбнулся Роксолан.

– Тогда выступаем! Наши собрались под Западным бастионом.

– Понял.

Лобанов направил коня к наклонным зубчатым стенам бастиона. Он видел, как загружают фургоны и отгоняют подальше от города. Куда ни глянь, повсюду кипела работа – и повсюду шли разговоры. Никогда в жизни не слышал Сергий, чтобы столько людей одновременно разговаривали об одном и том же, одними и теми же словами.