Дорога. Записки из молескина

А в настоящий последний день миссии, уже без нас, вообще случилось вот что: прилетел со своим «ДДТ» страшно притягательный, просто ошеломительный Юрий Шевчук, который вообще был в Ереване впервые. Вот же Меэйлис – ставит перед собой совершенно, казалось бы, невыполнимые задачи и добивается успеха. Короче, прилетел Шевчук с «ДДТ», и они выступили! Ну и Меэйлис нам рассказал, что там такое творилось, что Юрий Юлианович назвал ереванский концерт одним из лучших в своей жизни. И был просто как ребенок счастлив и абсолютно сражен открытостью и душевной энергией армянской публики. Там, на его концерте, были люди всех возрастов: от малышни до глубоких стариков. И ереванцы, прямодушные, чистосердечные, до поздней ночи Шевчука не отпускали… И Шевчук пел. И ереванцы ему подпевали. И было счастье – простое, но очень редкое и желанное человеческое чудо – счастье.

О памяти

Однажды мудрый S. сказал: «У меня очень плохая память. Поэтому если я что-то запоминаю, то оно того стоит».

И правда. С моей же отвратительной памятью на цифры, даты и ход событий я тоже обычно запоминаю самое достойное. Нет, не то, что может поменять ход истории, например выборы или свадьба примадонны с этим, как его… Ну с этим… Забыла. Я запоминаю другое.

Вот что я, например, запомнила до мельчайших деталей.

Из Одессы в Киев я ехала автобусом. Мы остановились на какой-то заправке, где все вышли, пошли в кафе, пообедали, салаты, кофе, суп, другое разное. Там же был хороший магазин и прочее. Я тоже поела драников и вышла к автобусу. А там неподалеку в траве с независимым видом сидела собака, не попрошайничала, просто сидела, но ухо востро: а вдруг! То есть уникальная собака оказалась, необычная. У нее был пушистый, очень лохматый, длинный и раздвоенный хвост. Практически два хвоста. Она сидела настороженная, косила глазом как лошадь, водила носом, и не без надежды. Я порылась в сумке, выудила оттуда два бутерброда с курицей (прости, сестра Лина, я их не съела, но поверь, они пошли на хорошее дело). Собака Два-хвоста почувствовала мой порыв и нерешительно помотала верхней половиной хвоста. Потом еще радостней помотала, когда я медленно пошла к ней на газон, протягивая еду. При этом вторая половина хвоста торчала безучастно и независимо, мол, мы еще посмотрим, что там у тебя, в этом пакете, что дальше будет, как дальше пойдет, подожду – так думал второй хвост. Но когда я разложила перед собакой царское угощение, тогда уже к первому хвосту радостно присоединился и второй.

Собака Два-хвоста с достоинством принялась за еду. Видно, здесь, на заправке, ее подкармливали, она была довольно упитанной и шерстка лоснилась. Может быть, она вообще была здесь на службе. Она аккуратно съела один бутерброд полностью, брезгливо выплюнув кусок огурца, а второй – взяла в зубы, унес подальше и прикопала на потом.

Автобус разворачивался, Два-хвоста приподняла голову, вытянула нос, облизываясь. Два ее хвоста помахали мне:

– Ну давай, приезжай еще. И бутерброды привози. Только без хлеба.

Маша Манукян

Правая рука Меэйлиса, менеджер от Бога и ох какая хорошенькая, веселая и приветливая девушка! И какая при этом гордая армянка – эта Маша Манукян! Всех зовет на «ты», ее жизнь, ее мир, мы в него входим, выходим. Здесь всё ее, все люди вокруг – это украшение ее жизни, жизни Маши Манукян. Так что всем – «ты». Ну, кто постарше – с теми почтительно на «вы». Но мне «ты». Я ей: Маша, вы, Маша мне – ты. Нормально. Мне нравится, это значит, что я еще не вошла в категорию «постарше». Меня так в комсомольском бюро «Спутник» называли. Я им «вы», они мне – «ты». Просто не до церемоний, не до реверансов, не до титулов – работа ждет, некогда.

В два часа ночи Маша в лобби нашей гостиницы, свежая, элегантная, в туфельках на высоких каблуках. В восемь утра она – в аэропорту, встречает эстонскую многочисленную делегацию, свежая, глаза блестят, легкая, изящная, радостная.

– Маша-джан, как вы спали, а вообще-то удалось вам поспать, а, Маша-джан?

– Прекрасно, – отвечает Маша, – четыре часа, прекрасно.

Маша везет нас в театр на концерт. Маша говорит по телефону. Терпения ей не занимать, прекрасной Маше Манукян.

– Да, Надя-джан, хорошо, Надя-джан, я уже это поняла, Надя-джан, что вы очень любите поговорить, Надя-джан. Ну, вы же журналист, Надя-джан. (Маша замолкает и слушает) А… Э… За… Но… А если… Ааа… А вот… Аааа, Надя-джан…

Наконец облегченно:

– Извините, Надя-джан, у меня на второй линии директор театра, можете подождать, Надя-джан? Перезв… Аа… По… Надя-дж… Хоро… А… Изви…

Ияяяя! – так восхищаются или возмущаются армяне. Ияяяя! Невероятная выдержка, невероятная. Я, честно говоря, уже давно бы послала куда подальше эту болтливую журналистку Надю. Джан.

А еще папа. Папа Маши Манукян. С ума сойти, какой элегантный видный красавец. Понятно, в кого такая Маша. Подошел знакомиться к нашему S., речь струилась, улыбка лучистая, брови, манеры – я вам говорю – чистый Голливуд! Ияяяя! Маша ужасно гордится своим отцом.

– Маша, а чем занимается ваш отец? – спрашиваем.