Дорога затмения

— Именно то, о чем спрашиваю, — сказала Падмири. — Вы родом с Запада, вы алхимик — видимо, очень искусный, — вы широко и разносторонне образованный человек, но почему-то находитесь не на родине, а у нас. Беды пока что минуют Натха Сурьяратас, однако в мире сейчас очень тревожно. Империи рушатся, властителей убивают, государства непрочны, границы подвижны. Это творится всюду. Вашу страну что же — наводнили враги? Или, быть может, друзья, сделавшиеся врагами? — Она припомнила бунт, уничтоживший все их семейство.

— Моей страны больше нет, — подтвердил вполне искренне он. — Но странствую я не по этой причине. — Можно было бы сочинить ей в утеху что-либо мало-мальски правдоподобное, но ему не хотелось лгать.

— Ладно, Сен-Жермен, я сдаюсь, — сказала Падмири, — и не стану более вам докучать. — Беспокойство, ее угнетавшее, стихло, но вместе с ним пропало и всяческое желание доводить эту беседу до какого-либо конца.

— Знаете ли, Падмири, — произнес он, улыбнувшись, — боюсь, что в сложившейся ситуации докучливым выгляжу я. Говоря по правде, когда ваш брат предложил мне здесь поселиться, я был не очень доволен, но подчинился приказу. Однако то, что я здесь нашел, наполнило мое сердце чувством самой искренней благодарности. И все-таки привело меня к вам совсем не оно.

Падмири давно уже выучилась не слишком-то доверять вежливым словесам, а потому, усмехнувшись, спросила:

— Что же тогда? Любопытство? Желание поразвлечься?

— Последнее ближе к истине, но не вполне отражает ее.

Смуглое лицо индианки порозовело от удовольствия. Не все, нет, не все потеряно в жизни женщины, если даже намек на некоторую фривольность способен так ее взволновать.

— Тогда в чем же дело?

— В вас. — Глаза ее дрогнули и расширились. Он видел это, но, собравшись с духом, продолжил: — В знак благодарности я мог бы послать вам алмаз или редкую книгу — на том все бы и кончилось. Но мне нужны вы. — Достоинство, с каким было принято это признание, поразило его.

— За всю мою жизнь у меня было четыре любовника, — спокойно сказала Падмири, словно они обсуждали достоинства некоего литературного стиля или поэтических строф. — Такие вольности дозволяются одиноким женщинам моего ранга. Один музыкант и двое поэтов были людьми вполне безобидными, и брат их… так скажем, терпел. Но он с большим подозрением отнесся к блестящему офицеру, быстро набиравшему политический вес. Тот вскоре пропал. Поговаривали, что его обезглавили загги, но так это или нет — проверить нельзя.

— Я не поэт, но знаю толк в музыке, — сказал Сен-Жермен, — и даю слово, что даже не помышляю о политической или военной карьере. — В прошлом он с равным успехом испробовал и то и другое, его и впрямь уже не влек к себе мир довольно призрачных преимуществ и более чем реальных утрат.

Падмири рассеянно пожала плечами, ибо с этим все, в общем-то, было ясно и так, а ее тревожило нечто другое.

— Я ведь уже не слишком-то молода, — пробормотала она.

— Я тоже не молод, — спокойно откликнулся Сен-Жермен. Понятия «старость» и «молодость» для него давно превратились в бессмыслицу. С тридцатью столетиями за плечами дополнительные лет двадцать, или там пятьдесят, уже не делали особой погоды.

— Нет, но, мне кажется, вы моложе меня.

«Это ужасно, — сказала она себе. — Продолжай в том же духе, и ты окончательно все разрушишь».

Странная тень, промелькнувшая в его темных глазах, внезапно ее напугала.

— Я… я несколько старше, чем это кажется. — Он сделал движение к ней. — Вас смущает мой возраст, Падмири? Или нечто иное?

Ей вдруг, как девчонке, захотелось вскочить на ноги и убежать. Все шло замечательно, чего же она так боится?

— Эти лампы и благовония… они ведь указывают, что вас ко мне тоже влечет. — Быстрым движением он поднялся на ноги и пошел через комнату к ней. — Позвольте, я сяду рядом.

Падмири в ужасе вжалась в подушки. Умом она понимала, что никакой опасности нет. Стоит ей крикнуть, и Бхатин придет на помощь.

— Вы, — выдохнула она, — вы забываетесь. — Голос ее прервался.

— Одно ваше слово, и меня здесь не будет. — Инородец остановился. Он был уже рядом, но лампы висели низко, она не видела его глаз.

Молчание затягивалось. Он отступил на шаг.

— Итак, что вы решили?

— Не знаю, — прошептала она.

— Боюсь, я чего-то не понимаю. — Учтивый тон его лишь подчеркивал провальность всей ситуации. — Скажите мне прямо: я вам неприятен?

— Нет, — произнесла она чуть громче, чем прежде. — Вы… вы нравитесь мне.

Сен-Жермен постоял в раздумье.

— Что с вами творится, Падмири?

Она не ответила. Он сел на ковер.

— Давайте попробуем вместе во всем разобраться.

Она подняла к нему измученное сомнениями лицо.