Дорогая буква Ю

Полагаю, глубже, чем таким, сдержанным и точным языком военного, невозможно передать безвозвратность совершившегося, горечь и тоску от поражения Белого движения.

…

Нина Берберова. «Большой город».

Этот энергичный рассказ — о Нью-Йорке. Какой контраст с ноющей эмигрантской прозой!

Пересказывать этот клубящийся как пар из трубы парохода текст бессмысленно, поэтому только цитирую: «Я приложил бинокль к глазам, покрутил колесико, потом другое. И вдруг в освещенном окне, висевшем передо мною в небе, на расстоянии квартала, я увидел комнату и двух мальчиков в ней. Они стояли у стола, у каждого в руках был нож. Оба только что ранили себя в руку и старались капнуть кровью на лежащий перед ними лист бумаги. На голове у одного был пернатый шлем, у другого — сдвинутая на лоб мексиканская маска. Я взглянул выше. Какая-то женщина пыталась открыть запертый ящик высокой, узкой этажерки, подбирая ключ, она страшно торопилась, а в левом углу комнаты, неслышный мне, но явственно видный, играл граммофон — кружилась пластинка.

В соседнем окне какая-то туша, завернутая в меховую шубу, лежала на диване, а вокруг нее уныло бродила собака — печальная, изящная, породистая борзая, которая вдруг вздрогнула, и взглянула в окно, так что наши глаза как будто даже встретились на минуту.

— Это что же за бинокль такой? — проговорил я, проглатывая набежавшую слюну. — Это что же такое?

Человек улыбнулся мне доверчиво и ласково:

— Это что! Бывает и лучше. Я однажды держал в руках штуку, в которую, говорят, один немец в сорок втором году Петербург видел, а потом, через год, Хеопсову пирамиду.

Я взглянул опять. Мальчики расписывались кровью, собака, как каменная, смотрела на меня, граммофонная пластинка вертелась. Этажем ниже шел класс черчения, еще ниже две пары танцевали в полумраке, а левей, там, где кончался фасад далекого дома, в пролете, сверкал огнями в порту белый пароход, уходивший в море. Темно-синяя вода переливалась сиреневыми отсветами, черный дым оставался висеть неподвижно, и за ним едва угадывался плоский остров с высокой радиовышкой (не ее ли зеленый глаз ночевал у меня на плече вчера?). Плоский остров мутнел, а за ним уже открывался настоящий, бескрайний океан.

Я нагнулся немного, и вот, далеко-далеко, под оголенными деревьями еще неведомого мне парка, где белые, круглые шары-фонари сияли сотнями свечей, в осенней мгле я увидел диковинных зверей за решетками клеток. Я увидел, как сторож делал тигру знак, чтобы он вошел в маленькую низкую дверь, и он вошел, и дверь опустилась. А на усыпанной песком площадке задумчивый двугорбый верблюд положил маленькую лохматую голову на спину другого».

…

Клеопатра Болотина. «Чудо с неба».

Очень горький рассказ. Чем-то похожий на Зощенко.

Бабушка Клавдия Ивановна приехала в Нью-Йорк. И разгуливала по городу в своей «старой обношенной юбке» и дырявых туфлях. Стыдилась и обижалась на то, что сын не видит ее бедности. И не только сын, но и вся родня.

«Вот здесь-то с бабушкой и приключилось…»

«Что-то большое, шумное обрушилось на нее сверху, ударило в плечо и свалило к ногам пешеходов».

«Сама она только на минуту как бы очумела, а потом, закаленная родиной, пошла быстро… через дорогу к дому. Боялась… что осерчают на нее дома».

А за ней «увязался один господин».

А дома о ней все заботится стали, невестка даже свою кровать предложила.

«Обомлела совсем старушка… не знает, заплакать ли ей… или закричать караул. Не сговорились ли хитрым образом родственники избавиться от нее? Сколько раз на своем веку видела, как здоровых маменек таким способом в сумасшедший дом сплавляли».

Не сразу поняла бабушка, что в Америка за такие вещи деньги дают… Обрадовалась, думала новую юбку купить и туфли, да не тут-то было.

Очень, очень горький рассказ обо всех нас.

…

Николай Брешко-Брешковский. «Принц и танцовщица».

Если у вас тяжело на душе, если все осточертело. Если неохота возиться с интернетом и омерзел телевизор, — почитайте роман Брешко-Брешковского. Легкая, достойная проза. На сорока страницах этого текста вы столкнетесь не только с принцем и танцовщицей, но и с «господами во фраке», «бараньими котлетками соус субиз», «голландскими и кубанскими сигарами», с «цирком Барбасана», с «торговцами живым товаром», с «метрдотелем с большим кожаным портсигаром», с «непристойно-громадными для мужчины бриллиантами», с «рубиновыми и желтыми ликерами», с «с цилиндром и тростью с золотым набалдашником», с «апельсиновой коркой, на которой поскользнулся жокей», с «сахарными красавчиками», с «губами утонченного европейца», с «с гунтером Галифе» (это лошадь), с «непрошенным, таинственным гостем», с «герцогом Язоном Родосским», с «колье из двадцати трех скарабеев», с «миллионом франков», с «ростбифами и бифштексами у Пикадилли», с «Луи Наполеоном», с «силуэтами двух неподвижных рабынь».

Достаточно? И мне тоже. Я заснул на семнадцатой странице.

…

Иван Бунин. «Un petit accident».

По-русски это название звучит так «Небольшое дорожное происшествие» или, приземленнее — «Небольшая авария».

Позволю себе процитировать эту словесную зарисовку размером с полстранички.