Дорогая буква Ю

После титров на экране появился диктор, кажется Дмитрий Киселев, а может и нет, для меня все они на одно лицо. Он долго говорил что-то, пускал слюни, потрясал кулаками и скрежетал зубами. Затем показали страшные сцены расстрела гитлеровцами евреев, сражающихся солдат в форме украинских националистов (эти сцены напоминали ролевые игры)… вот мелькнули лица Бориса и Марка. Появился и я. Камера долго смаковала стрельбу в Мемориале в Трептов парке. Причем выходило все так, как будто весь Мемориал разрушили мы втроем для удовлетворения своей патологической русофобии. Потом опять бесновался Киселев. Еще несколько расстрелов. А затем показали падающую берлинскую телебашню, взрывающийся собор, руины здания Бундестага… все это приписали нам. Мы якобы уничтожили Берлин… чтобы свалить вину на ни в чем не повинных воинов-освободителей. В финале под рев фанфар показали Самого в длинной шинели с огромным мечом в правой руке, прижимающего к себе левой маленького белокурого немецкого мальчика. Сам превратился на экране в бронзовую статую. Диктор патетически заявил, что добро победило зло… Фильм закончился. Судья и заседатели зааплодировали первыми. За ними захлопала в ладоши и публика.

Все показанное в фильме меня не удивило… удивили меня проскочившие в этой чудовищной ленте несколько раз кадры, явно не имеющие отношения к жидобандеровцам… возможно монтажер что-то не досмотрел… или схалтурил… и в фильм попали кадры из какого-то фильма, ужасно напоминающие мой приснопамятный сон. Тот, в котором мне откусила голову самка с перепончатыми крыльями. Я тут же узнал и промелькнувший ландшафт с коническими башнями и провалами, и две луны, и гигантскую, состоящую из бриллиантов, статую богомола с воздетыми к чужим небесам конечностями.

…

Описывать суд у меня нет охоты. Все проходило как положено.

Судья-прокурор метал громы и молнии. Заседатели смотрели на меня как совы на цыпленка. Публика ревела и требовала сурово наказать. Камеры работали без перерывов. Я молчал, старался не слушать всю эту дрянь, смиренно ожидал приговора и казни. Единственное, что слегка оживило процесс, были свидетельские показания Бориса Каневского и Марка Штейна, освобожденных от преследования за «чистосердечное раскаяние и помощь следствию». Оба свидетеля показали, что были втянуты в террористическую группировку присутствующим здесь фанатом Гитлера и Бандеры Розенмейером при помощи запугивания и шантажа, что участвовали в уничтожении Мемориала советским войнам-освободителям против воли, что руководил всем циничный негодяй Розенмейер.

Приговор, монотонно зачитываемый судьей, я тоже не слушал, закрыл глаза и прощался мысленно с теми близкими мне людьми, которые вернулись в мою память… действительно ли они существовали или нет, было уже не важно.

Неожиданно судья перестал бубнить. И тут же какой-то мужчина что-то громко закричал, а за ним закричали и завизжали и другие. Я открыл глаза…

Трясущиеся, ставшие полупрозрачными, судья и оба заседателя превращались у всех на глазах в чудовищ, напоминающих жуков-оленей. Их членистые тела металлически отсвечивали, они свирепо потрясали метровыми рогами и вращали усиками.

Публика в ужасе отпрянула.

Старлей и Бугай взяли меня под руки и вывели из зала. В последний момент я видел, как, завершив превращение, жук-судья набросился на полную женщину средних лет, сидевшую в первом ряду, и перекусил ее пополам, а жук-заседатель проткнул рогом горло ее соседа, молодого человека, несколько минут назад особенно рьяно требовавшего сурового наказания жидобандеровцу Розенмейеру.

Меня вывели в тюремный двор и отпустили. Я глубоко вдохнул, прыгнул, расправил свои перепончатые крылья и полетел к светящейся статуе богомола.

Квадратное в плане здание тюрьмы казалось с высоты почтовой маркой, лежащей на песчаном пляже. Вот… ее покрыла волна… и уволокла в рокочущую преисподнюю.

В раю

Я стоял на склоне пологого холма, на полянке, поросшей короткой мягкой травкой, на берегу небольшого овального, как будто ножом вырезанного в земле водоема с темной, но прозрачной водичкой. За холмами виднелись голубоватые горы… над ними вились длинными лентами стаи птиц… белых, желтых, темно-синих.

На берег вылез тюлень… сверкнул зрачком и как будто улыбнулся.

Петушок пил, стоя на берегу, теплый ветерок трепал веер из перьев на его коротком хвостике. Рядом с ним сидел красавец-фазан. Он токовал и недоверчиво, косо поглядывал на меня.

Из воды выскочила летающая рыба с мордой похожей на дельфинью… полетала и плюхнулась в воду. Под водой мелькнула коса русалки.

Черный единорог с рыбьим хвостом, лягушачьими ручками и длинным носом муравьеда важно читал на плаву газету.

Трехголовый аист с павлиньим хвостом охотился на лягушек… головы тянули его в разные стороны… он все время промахивался.

На траве сидел обнаженный юноша. Он завороженно смотрел на коленопреклоненную девушку с длинными золотистыми волосами. Девушка глядела на крупных рыжих муравьев, несущих жирную оранжевую гусеницу.

Голубой лебедь дал мне спелую, упругую, с крупный арбуз ягоду красной смородины.