Дорогая Эмми Блю

Фокс с силой втягивает воздух, издаёт странный звук, нечто среднее между стоном и рычанием.

– О Боже! И он пригласил тебя в ресторан, чтобы сказать вот это?

– Да, – говорит Рози. – В тот самый ресторан. Куда они всегда ходили. На пляже. На котором он нашёл воздушный шарик Эмми, когда им было по шестнадцать лет.

Я не в силах сдержать улыбки.

– Спасибо, Википедия.

Она смеётся, гладит моё лицо, касаясь холодными пальцами тёплой щеки.

– Прости, Эмми. Просто я в таком бешенстве!

– Но он ведь не сделал ничего плохого, – говорю я. – Мы с ним лучшие друзья. Он попросил меня стать подружкой жениха – меня, а не своего брата, не кого-то из друзей, даже не Тома, которого он знает с детского сада. Разве это гадко? Это… мило, это…

– По-мудацки, – Рози наклоняется вперёд и складывает руки, в точности копируя позу Фокса. Её заострённые ногти на этой неделе серебристо-жёлтые, на указательных нарисованы крошечные маргаритки. – Ты забыла, что он сказал тебе перед Новым годом? Говорить такое, а потом тащить человека в ресторан и предлагать ему чёрт знает что может только конченый мудак.

– А можем мы использовать другое слово? – предлагает Фокс. – Ну, например…

– О Господи, хочешь, чтобы я сказала «простофиля»? Нет уж. Мы не в шестидесятых, Фокс, – Рози смотрит на часы, выпрямляется, хватает булочку из корзины у меня за спиной.

– Ладно, пусть будет мудак, – Фокс смотрит, как Рози кусает булочку и медленно выходит из кухни. – Вычесть её стоимость из твоей зарплаты?

– Эмми, – спрашивает она с набитым ртом, не обращая внимания на Фокса, – вечером зайдёшь ко мне? Мама сделала пирог с мёдом, хочу тебя угостить.

– Не вопрос, – говорю я, и она посылает мне воздушный поцелуй, прежде чем вылететь из кухни. Я не знаю никого, кто двигается так же сексуально и уверенно, как Рози. Как будто ей вообще всё по плечу. В мою третью смену в «Кларис» она подлетела ко мне, безо всякой униформы, в ярко-зелёном сарафане, и, блестя губами цвета красного дерева, прошептала на выдохе: «У нас десять минут. Ты снимать умеешь?» Прежде чем я успела ответить, я уже щёлкала цифровой камерой, которой понятия не имела, как пользоваться, а она валялась на ступенях отеля, как модель журнала «Вог», приговаривая: «Поживее, Эмми. Если нас поймают, нам влетит. Я должна выглядеть как приличный администратор гостиницы, а не блогер размера плюс-сайз».

Фокс выпрямляет спину.

– Ладно, давай тебе помогу, – он достаёт ложку из ящика под стойкой и начинает зачёрпывать идеальные овалы маргарина. Фокс знает всё. Начиная с того, сколько масла класть в какое блюдо, заканчивая тем, в какое время Сол, главный шеф-повар, добавляет мяту в домашнее мороженое и как управляться с древней системой приёма посетителей, в которой чёрт ногу сломит. Мне хотелось бы где-то чувствовать себя как дома. Так, как Фокс чувствует себя в «Кларис». Понимать, что это – моё место.

– Спасибо, Фокс, – говорю я. Он кивает и улыбается.

– Так что, тебе сегодня по-прежнему нужно уйти в пять?

– Да, – говорю я, – если ты не против.

– Конечно нет. Пойдёшь куда-нибудь расслабиться?

– В гости к подруге. Она много путешествует, редко здесь бывает.

– А. Хорошо.

Проще соврать, это я давно поняла. Если бы я сказала, что собираюсь к маме, о которой почти не упоминала за всё то время, что здесь работаю, ни в один из перерывов на кофе или обед, посыпались бы вопросы, а я никогда не знала, как на них отвечать. К тому же мне слишком страшно её видеть, и страх, который шевелится в животе, как огромная бабочка, будет заметен. Я не знаю, чего именно боюсь, но всякий раз, как отправляюсь к матери, у меня крутит живот, а плечи так напрягаются, будто я прохожу кастинг. «Что случилось, солнышко? Мир так ужасен?» – спросил меня какой-то тип, когда я в прошлый раз, собираясь ехать к ней, стояла на автобусной остановке, и загоготал. Когда я написала об этом Лукасу, он сказал: «Надо было ответить: “Благодаря таким, как ты!”»

– Ты хоть успокоилась? Больше не переживаешь из-за свадьбы? – спрашивает Фокс.

– Переживаю, – говорю я. – Хотелось бы не переживать, но я не могу.

Фокс молча кивает, зачёрпывая и раскладывая маргарин.

– Это тяжело для кого угодно, Эмми. Даже если отбросить в сторону остальное: твой лучший друг женится. Это тяжело, даже если не испытываешь к нему чувств, уж поверь.

– Правда?

Фокс распахивает глаза, яростно кивает.

– Господи, конечно. Никто этого, само собой, не скажет, все говорят: «Круто, я так рад за тебя!» Но в глубине души каждый настоящий друг думает: «Вот блин. Теперь всё поменяется. Я потеряю ещё одного классного парня. Крутого сукина сына. И я должен улыбаться, отпуская его в объятия потенциального чудовища. Вместо того, чтобы говорить ему речь, я предпочёл бы в одиночестве переживать экзистенциальный кризис».

Я смотрю на него и смеюсь. Мне впервые хочется улыбаться, по-настоящему искренне улыбаться.

– Спасибо, Фокс. Ты меня очень поддержал.

– Я рад, – отвечает он.