Дорогая мамуля

Девочка, которой она была когда-то, подняла ручки. Они были испачканы кровью.

– Ты и меня заберешь?

– Нет. – Ева видела сон и знала, что это сон, но даже во сне она почувствовала боль в груди. – Нет, – повторила она, – тебя это не касается.

– Но я не могу выбраться.

– Когда-нибудь обязательно выберешься. – Ева опять выглянула за стекло и нахмурилась. – А где подарки? Минуту назад там было гораздо больше подарков.

– Люди воруют. – Девочка приколола испачканный кровью жетон к своей рубашечке. – И вообще, люди просто ни к черту не годятся.

Ева проснулась, дернувшись всем телом. Сон рассеялся. Странно, подумала она, разговаривать во сне с самой собой. И елка. Она вспомнила елку, увешанную мертвыми телами, как игрушками. Чтобы успокоиться, она повернулась и посмотрела на елку у окна. Потом она провела ладонью по простыне рядом с собой. Простыня была холодной.

Ее не удивило, что Рорк встал раньше ее, причем встал так рано, что простыня успела остыть. Но она пришла в ужас, увидев, что уже почти одиннадцать утра.

Она начала выбираться из-под одеяла и заметила, что на ночном столике мигает мемо-кубик. Ева включила его и услышала голос Рорка:

– Доброе утро, дорогая Ева. Я в игровой комнате. Приходи, поиграй со мной.

Это вызвало у нее улыбку.

– Вот дурачок, – пробормотала она.

Она приняла душ, оделась, наполнила кружку кофе и направилась вниз. И это неопровержимо доказывало, подумала Ева, что она тоже дурочка.

У него был включен основной экран, и она снова дернулась, увидев на экране себя в отчаянном кровавом бою. Вот только почему она размахивала мечом вместо бластера, этого Ева объяснить не могла.

Они сражались спина к спине. Как в жизни. Была на экране и Пибоди: раненная, но не побежденная. Только вот непонятно, во что ее напарница была одета.

Нет, был вопрос поважнее: во что она сама была одета. Это было нечто кожаное, больше подходящее для садомазохистских игрищ, чем для сражения на мечах.

Здорово, подумала Ева, увидев, как ее экранный двойник отрубает голову своему противнику. Через секунду Рорк тоже расправился со своим, и компьютер возвестил, что он достиг восьмого уровня.

– Я здорово дерусь, – сказала Ева, подходя к нему.

– Здорово. Не хуже меня.

Она кивнула на фигуры, застывшие на экране.

– Откуда взялись эти прикиды?

– Финн добавил опцию с выбором костюмов. Я весьма продуктивно провел час. Подбирал костюмы, а заодно завоевывал большую часть Европы и Северной Америки. Как ты спала?

– Опять странный сон. Наверно, во всем виновато шампанское. Или шоколадное суфле, которым я объедалась в два часа ночи.

– А почему бы тебе не размяться здесь со мной? Тут предусмотрено участие нескольких игроков. Попробуй вторгнуться на мою территорию.

– Может, позже. – Ева рассеянно провела рукой по волосам. – Никак не могу забыть этот сон. Ведь сны должны что-то означать, да? Там что-то есть. Я задаю неправильный вопрос, – добавила она. – Хотела бы я знать, в чем состоит правильный вопрос.

Время игр кончилось, понял Рорк.

– Давай устроим полдник. Поговорим об этом.

– Да нет, продолжай игру. Мне и кофе хватит.

– Я сам спал допоздна. Встал только около девяти.

– Кто-нибудь выглянул в окно, проверил, как там обстоят дела? Мир еще вращается вокруг своей оси?

– В указанный час, – продолжал Рорк официальным тоном, – я потренировался в зале: я ведь тоже ел шоколадное суфле. Затем, прежде чем перейти сюда и насладиться одним из моих подарков, я поработал около часа у себя в кабинете.

Ева пристально посмотрела на него.

– Ты работал?

– Работал.

– Рождественским утром?

– Виновен.

Она опустила кружку, улыбаясь.

– Мы с тобой больные, да? Совершенно ненормальные.

– Я предпочитаю думать, что мы абсолютно здоровые индивиды, знающие, что нам лучше всего подходит. – Он встал, гибкий, как пантера, в черных джинсах и свитере. – А больше всего нам подойдет, я полагаю, легкая закуска в солярии, где мы сможем обсудить твой последний странный сон.

– Помнишь, что я сказала вчера вечером?

– Трезвая или пьяная?

– Не влияет. Я сказала, что люблю тебя. Это все еще в силе.

Они поели свежих фруктов на последнем этаже дома, любуясь сквозь стеклянный купол на небо, которое решило сжалиться над Нью-Йорком и порадовать его голубизной.

Рорк объявил, что в Рождество нужно пить «мимозу»,[21] и Ева не стала спорить.

– Ты отдала ей, то есть себе, свой жетон.

– Сама не понимаю, почему. Мира, конечно, выдала бы полную интерпретацию со всеми этими фрейдистскими штучками. Мне кажется, жетон – это именно то, что я больше всего хотела. Только я поняла это чуть позже.

– Елочные игрушки – это элементарно.

– Да, это даже я понимаю. Они мертвы, значит, они мои. Но Труди на елке не было.

– Потому что ты с ней еще не закончила. Ты не можешь повесить ее на елку. Заметь, я не говорю «забыть о ней»: ты о них никогда не забываешь. Ты не повесишь ее на елку, пока не закроешь дело.

– Все время возникает эта женщина-адвокат. Она в этом не замешана. Я знаю, что она не замешана, но во сне я говорила именно с ней. Оба раза.