Дорогая Массимина

Наслаждаясь вечерней прохладой, они прошлись по площади Венеции, полюбовались на совершенный в своем уродстве памятник Виктору-Эммануилу II[73] и двинулись по оживленной виа деи Фори Империали; солнце указывало им путь, отбрасывая на теплый асфальт длинные тени, мерцая розовыми бликами на стенах Колизея. Может, стоило оставить у себя фотоаппараты Джакомо, раздумывал Моррис, всегда ведь хотелось попробовать себя в фотографии, наверняка он стал бы в этом деле настоящим профессионалом.

(Его изумляла нереальность случившегося. Нереальность убийства. Сознаешь, что в мире полным-полно убийц всех мастей, военных преступников, растлителей малолетних, которые сами не верят в свои злодеяния. Истина состоит в том, что каждый способен на преступление, но не каждый способен в нем признаться. Любой кухонный нож может стать орудием убийства, и любой человек мысленно убивал тысячу раз. Надо лишь соединить желание и возможность. Папа, странно, что ты, человек со столь сильным характером, так никого и не убил… А если убил? Не чересчур ли внезапно исчезла из его жизни костлявая хохотушка Эйлин? О, теперь предостаточно пищи для ума и корма для диктофона.)

Моррис купил путеводитель, и, обойдя Колизей, они побродили по открытым для посетителей уголкам форума и Палатина, пока не стемнело и служители не выставили туристов. Массимина, не умолкая ни на секунду, несла восторженную чушь – утомительно, конечно, но наслаждаться древним городом ее болтовня не мешала. Он всегда мечтал побывать здесь – и вот Рим у его ног, истинный осколок величественного прошлого, а не какие-то жалкие английские развалины, что испуганно жмутся в центрах городов средь неоновых вывесок и вульгарных бетонных построек. Нет, здесь куда больше гармонии и цельности, в этом городе есть нечто такое, что связывает воедино и остервенелую автомобильную суету, и древние руины, заросшие оливами и апельсиновыми деревьями, и длиннющие жаркие улицы с пышными названиями, этакими знаменами славного прошлого: улица Святого Теодора, улица Темных Лавок.

Массимина все щебетала и щебетала, но Моррис не слушал. Он постигал истину, которую в первые дни супружества познает каждый свежеиспеченный муж: есть время слушать, и есть время затыкать уши. Женщины буквально набиты легкомысленной шелухой, без которой мужчина вполне способен обойтись. Но даже не обращая на Массимину внимания, он сознавал, что ему доставляет удовольствие само ее общество, мысль о физической близости с этой девушкой. Возможно, все дело в том, что вынужденное сожительство благотворно сказывается на его душевном состоянии (почему бы и нет, в конце концов). К тому же у путешествия вдвоем имеется и сугубо практическая сторона: если ты прогуливаешься под ручку с девушкой, можешь не опасаться, что к тебе станут лезть с расспросами всякие приставалы. (На самом деле, Моррис сильнее прежнего ощущал одиночество, но щебет Массимины наполнял его одиночество блаженным покоем.) Да и лестно, когда тебя считают авторитетом абсолютно во всех вопросах, – впрочем, так оно и есть, если сравнивать с ней: Массимина спрашивала его мнение обо всем подряд, будь то статуя работы Микеланджело или рубашка в витрине магазина. Моррису было приятно, чертовски приятно. Наконец-то он добился признания. Было бы занятно, думал он, захватить девчонку с собой в Англию и познакомить ее с отцом; пусть прохаживается перед папашей в самом вызывающем лифчике, распинаясь на своем ломаном английском, какой Моррис гений.

Они сидели в открытом ресторанчике, что уютно расположился на каменных плитах площади Навона, и ели тортеллини с ветчиной и сливками, за которыми последовали телятина с салатом и, наконец, мороженое. Официант был вежлив и проворен, площадь полна молодежи: девчушки раскатывали на роликах, мальчишки, сбившись в кучки, пожирали их голодными или мечтательными глазами. В атмосфере разливалась истинно южная истома, в воздухе явственно чувствовался привкус заграницы, аромат анархии, и Моррис наслаждался этим ощущением, его окутывали безмятежность и блаженство. Разве в таком шумном и бестолковом городе тебя кто-нибудь найдет?

– Может, нам стоит здесь поселиться? – сказал он и чуть не добавил: «Когда твоя мамаша раскошелится».

– М-м-м… – протянула Массимина с набитым ртом. – Давай.

Небось думает, что в этом многолюдье у нее гораздо больше шансов покрасоваться. Но Моррис великодушный человек. Хочет красоваться – пускай ее. Ради бога, он не собирается держать девчонку взаперти, хотя ей нужно бы следить за собой, а то закинула ногу на ногу, в такой-то юбчонке.

По дороге в гостиницу, на проспекте Возрождения, им попалась шумная компания подростков, танцевавших вокруг мотороллера под орущий магнитофон. В синей тьме, под желтыми взглядами фонарей их тела изгибались с нервной грацией. Слегка захмелевшей от вина Массимине захотелось присоединиться к ним, но Моррис решил, что всему есть предел.

– Тогда в дискотеку, Морри! Давай поищем дискотеку. Знаешь, я никогда не бывала в настоящей дискотеке, мама никогда меня не отпускала, она…