Дорогая муха

Не сделал ничего, кроме того, что написал кучу бумаг, город остался таким каким был.

Ну, ладно, думаю. Жизнь то была интересная. Сколько друзей, сколько интересных людей было вокруг меня! И всем я был нужен, всем необходим! Когда вечерами я был дома, мама твоя закрывала дверь в свою комнату, чтобы не слушать постоянных моих телефонных разговоров, переговоров!

– Прошла неделя, как я выписался из больницы. Два месяца прошло с тех пор, как меня туда отвезли.

И тишина. Ни звонка, ни звука! Оказывается, мир может обойтись без меня. А без кого-то не может! Фамилии этих людей ты знаешь. Обидно конечно. Но это жизнь. Пока еще, слава богу, не оконченная. Но уже прожитая»

***

«Знаешь, Муха (не забыла еще, что в детстве я тебя звал «Настюха – муха»), видимо с возрастом я становлюсь мудрее, и соответственно, скучнее!

Лучше бы я становился легкомысленнее и веселее! Ну, так вот, мне кажется, что в конце жизни перепробовав все на свете, человек возвращается к своим истокам. К своим ценностям, которые у него были в начале. Сейчас тебя нет с нами, со мной и мамой. Мне хочется, чтобы мы снова оказались втроем, в нашей маленькой квартире, чтобы вечерами собираться вместе, чтобы вставая ночью в туалет, я, проходя мимо твоей спальни, поправлял на тебе одеяло!

Да, чтобы мы опять жили одной семьей, нет ничего роднее, чем своя семья! Ведь как-то в молодости, по ходу бурно текущей жизни, мы не сильно думали об этом, не замечали, не ощущали эту ценность. Ну, это было так естественно! А как же еще!

Мы с мамой тебя давно не видели. Это мы думали, что жизнь еще долгая, увидимся! На следующий, например, год!

Ладно, не бери в голову!»

***

«Когда ты была маленькая, у тебя было любимое занятие – лечь на траву и рассматривать этот кусочек пространства, который был перед твоими глазами.

– Не помнишь?

На этом кусочке пространства, величиной едва ли в метр была целая жизнь. Ползали, перебирались с травинки на травинку, божьи коровки, еще какие–то паучки. Муравьи по известной только им тропе тащили соломинки. Червяк извиваясь, полз зигзагами. Много чего еще было.

– Пап! – звала ты, они дерутся!

Я подходил, тоже ложился рядом и неожиданно увлекался твоим занятием.

– Они не дерутся, – объяснял я, – это они так играют друг с другом.

– А вот этот, – не унималась ты, – чего он прогоняет жучка с его травинкой?!

– Наверное, это его травинка, А тот жучок ее занял.

– А разве так можно?

– Конечно, нельзя. Наверное, один из них плохой, а другой хороший.

– Давай плохого накажем!

– Как?

Ты задумывалась. Бить, убивать, было категорически нельзя. Слов жучки не понимали. Шекспировский вопрос плавал в воздухе.

Когда я стал бывать в разных организациях, часто приходилось видеть, какие междоусобные войны, страсти и интриги кипят в разных служебных кабинетах. И знаешь, мне всегда помогало воспоминание об этом небольшом нашем кусочке пространства, заросшего травой, где проходила жизнь букашек, жучков, червячков.

Ничего значительного. Но это был мир, в их границах с их войнами, дружбой, романами и он им тоже казался единственным самым важным, самым главным в их жизни. Потом они умирали. Или уползали. На их месте появлялись другие паучки. И все продолжалось. Ты поняла меня, Муха?!

***

«Знаешь, о чем я с горечью жалею? О том, что недолюбил за нашу с тобой совместную жизнь тебя, недолюбил свою маму, недолюблю, очевидно, и твою маму.

Недолюбил женщин, в которых нечаянно и не часто влюблялся.

Причем в той, прошедшей на сегодняшней день жизни, время от времени об этом вспоминал, и это понимал: но все равно даже в эти минуты озарения, малость помедлив, думал долюблю! Успею! Вот, например, завтра! …

И вот это завтра наступило, но их уже нет – нет мамы, нет тех женщин, нет тебя! Нет, ты, конечно, есть, но не рядом, далеко. И не дотянуться, чтобы тебя обнять, погладить!

Но успею ли я долюбить, не знаю.

Может, потому, что завтра умру, может потому, что опять махну рукой: ладно, потом! Я же тебе это не в назидание пишу. Так уж люди устроены – все понимают, но не делают!»

***

«Муха, может быть, ты никогда не прочитаешь эти страницы, но задашься вопросом: зачем, мол, он все это писал?!

А я просто разговариваю с тобой. Как будто ты здесь.

О чем же еще мне с тобой разговаривать? О том, что я ел на завтрак? Куда сходил погулять? Какая у нас погода?

Мне кажется, что ты меня поймешь. Мы всегда друг друга понимали. Правда, это было давно. Но, я с той тогдашней тобой и разговариваю.

Я, конечно, не собираюсь умирать. Может, я еще и двадцать лет проживу. Но когда у человека эта железяка внутри, прямо с утра начинаешь думать – проживешь ты сегодняшний день, или нет?

Поэтому хочется сказать о чем-то самом важном, о чем даже с глазу на глаз мы бы с тобой не говорили.

Просто оставить для тебя свои мысли, свои размышления.

Ну и вообще, чтобы ты знала, чем жил твой отец.

Буду писать тебе время от времени»

– Дима! – позвала из кухни жена, – ты, что там делаешь? Пора на прогулку!

Дмитрий Павлович нехотя закрыл тетрадь, засунул ее под белье в шифоньер и спросил:

– Как там погода?

– Дождь идет. Мелкий. Моросит.