ДОРОГАМИ БОГОВ

Вместе с тем прослеживается и второе значение слова. Оно заключено в корне "бел-, бол-" и в языках индоевропейской семьи тождественно понятиям "раздуваться, расти", а также "блестеть". Например, в русском языке мы встречаем и "бл-еск" и "большой". Причем, слова эти наши – прямая ветвь не только из праиндоевропейского языка, но и из предшествовавшего ему так называемого бореального праязыка. О прямых и самых непосредственных связях русского, славянских, праславянских и бореального языков, как, разумеется, и самого праиндоевропейского, мы еще будем говорить. Сейчас же лишь заметим, что слова "большой", так же как и несколько измененное "вел-икий, вел-икан, вел-ичие", пришли к нам безо всяких кружений, прямым наследованием из бореального корневого сочетания согласных "Б-Л-", означавшего высоту, величину, крупность. Для сравнения скажем, что и в санскрит это сочетание попало, преобразовавшись со временем в "бал-а" с теми же значениями – крупность, массивность, мощь. Но помимо того бореальное сочетание согласных подразумевало "холм", большой "вал" или "насыпь земляную", то есть, опять-таки что-то большое.

Как оказалось в дальнейшем, при рассмотрении разошедшихся слов с общей корневой схемой, почти во всех случаях они несли вместе с новыми значениями и старые. Не зря же мы иногда сравниваем "большого" человека с горой, то есть, "холмом".

Не вдаваясь в лингвистические премудрости, следует сказать, что ученые в результате попыток осмысления частично утраченного праиндоевропейского слова выявили, что за ним проглядывает нечто большое, блестящее (чешуей шерстью? от влажности, намоченности?), раздувающееся, поднимающееся в рост или даже подпрыгивающее, может, взлетающее, живущее под землей или в холме и охраняющее подземные богатства. Если первые определения достаточно конкретны и жизненны, то последнее – по части охраны богатств – конечно же субъективно, это уже чисто человеческое представление. Но в любом случае из описанного наша фантазия рисует нам образ некоего явно злого существа – этакого Змея Горыныча, проживающего в подземных или скальных пещерах и стерегущего там злато в сундуках, то есть, вырисовывается образ того самого "змея", которого по всем понятиям и обязан настичь и убить "громовержец". Но есть одна маленькая загвоздка. Говоря о "беллере" и прослеживая его корни, мы упремся в одно несоответствие: из праиндоевропейского следует, причем, вполне определенно, что змей, противник бога-громовника, обозначается как "*эгхи-" или "*агхи-" (абсолютно точное звучание, само собой, передать невозможно, но для представления о разнице звучаний имеющегося вполне достаточно). Как же так? Почему? Ну конечно, слово могло быть и заменено в процессе эволюции образа – такое происходит сплошь и рядом. Могли быть и иные причины. Могло быть и так, что произошло слияние разных образов, воплощающих абсолютное зло и вредоносность. Слияние образов – путаница их обозначений или же замена, подмена, совмещение. Тут надо разбираться конкретно. И мы со временем увидим, что, как в одно очень краткое сочетание согласных могло вместиться несколько образов, так и в один образ могли слиться два или несколько сходных по "опасности" и "вреду" образов вполне конкретных носителей зла.

И эти носители зла не носились где-то в параллельных вселенных, создаваемых воображением, а жили бок о бок с самим человеком в той самой системе координат, о которой мы говорили – помните: "дом – лес, свой – чужой" и т. д.

Мы знаем, что чудовищ самого устрашающего вида можно встретить в сказках всех народов. А если говорить про Европу, так в ней для Змиев-Драконов никогда не существовало ни границ, ни паспортных режимов, ни языков, ни наречий – эти вездесущие мифологические твари бытовали и бытуют в легендах и сказках от Пиренейских гор до Уральского хребта, от разместившейся чуть ли не на макушке Земли Исландии до вулканического, загубившего не одну цивилизацию древности Санторина. И везде эти злобные твари кого-то умыкают самым непорядочным образом, что-то похищают, уворовывают, с тем чтобы потом стеречь бдительно и со всем тщанием. А кончается дело непременной битвой и поражением злого чудища, получающего по заслугам на радость как рассказчику-повествователю, так и слушателям, жаждущим торжества справедливости.

Нетрудно и запутаться в таком обилии драконов и змеев горынычей! И потому нам надо быть начеку, не поддаваться излишним вывертам фантазии. А иначе она нас заведет в такие непроходимые и гиблые болота, "что не только искомого не найдешь, но и сам заплутаешь да погрязнешь в трясине.

Но вперед – по следам Беллера!