Дорогами войны, 1941–1945

Наспех была составлена программа занятий, и началась учеба. Все дни были насыщены до предела. Занимались строевой подготовкой, изучали стрелковое оружие, а кроме того, каждый взвод занимался по своей специальности: связь, разведка, топография, радиосвязь. Вечером батарея, около ста человек, допоздна маршировала по улицам села и стройно пела:

Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой!

Через три недели учебы у штаба стоял часовым один из ростовских новичков, Горин. В штабе находился один Коробков, он не мог оставить помещение, поэтому вышел и попросил часового:

– Горин, пойди из землянки позови писаря.

– Я, товарищ старший лейтенант, не могу покидать пост.

Старший лейтенант посмотрел на упрямый лоб Горина и подумал: «Нет, этот не пойдет, какой молодец!» Вошел в комнату телефонистов, взял трубку:

– Бобков! Не забудь на вечерней поверке перед строем вынести благодарность Горину за добросовестное несение караульной службы и знание устава.

– А что он сделал?

– Заставь рассказать его самого, напомни мой с ним разговор.

А какими хорошими, даже талантливыми и смелыми оказались впоследствии эти ростовские ребята! Несколько человек из них были специалистами-добытчиками. Во время боев не всегда удавалось смотать свою связь (кабель), и часто подразделения оставались без кабеля. Вот тут и показывали свое мастерство добытчики.

После проливных дождей грязь невылазная. На крутом подъеме проезжает пароконная подвода, доверху нагруженная катушками кабеля. Кони через каждые 10 метров останавливаются. Один из добытчиков кричит:

– Ребята! Поможем?

Человек двадцать устремляются к повозке, окружают ее, с криком, гиканьем подхватывают повозку. Старик-возчик не оглядывается, погоняет коней, помощники – одни везут, другие снимают катушки, передают третьим. Все кричат:

– Взяли! Еще раз, взяли!

И берут, пока повозка, значительно облегченная, не пойдет без остановок.

Помощники отстают, возчик оглядывается и кричит:

– Спасибо, ребяты!

– Ничего, не стоит! Спасибо и тебе!

Где-то под Житомиром, в рощице, было большое скопление подвод, автомашин, пехоты. Там же и штабная батарея КАД.

– Ребята! Сало будете есть? – вполголоса спрашивает Квятковский.

– Сала не мешало бы закусить, а где ты его возьмешь?

– А вон на повозке солдат ест сало: это у нас с ним общее сало!

Метрах в пятидесяти на подводе действительно сидел старик-солдат, видимо, только мобилизованный, с домашними харчами. Мешок с харчами лежал рядом. Куски сала старик повытаскивал из мешка и разложил около себя для проветривания. От одного куска он отрезал по кусочку и ел, медленно-медленно пережевывая сало с белым хлебом. Квятковский, остановившись в нескольких метрах от повозки и обворожительно улыбаясь, не сводил глаз с украинца.

– Шо? – спросил старик.

– Ты меня не узнаешь? – тоже задал вопрос Квятковский и подошел вплотную к повозке.

Старик не спеша разгладил усы и так же неторопливо басом ответил:

– А на шо ты мини здався?

– Ты ведь брат Панаса Загоруйко?

– Ниякого Панаса не знаю и знаты не хочу.

– Не знаешь Панаса Загоруйко?

– Ни.

– И жинку его, Хиврю, не знаешь?

– И Хиврю не знаю.

– Ну, посмотри на меня и вспомни: мы с Панасом приезжали к вам.

И Квятковский, навалившись на подводу, подставил свое лицо к самым глазам старика для опознавания. Старик отшатнулся назад и, уже повысив голос, почти закричал:

– Та шо ты причипывся, бисова родня! Гэть вид пидводы!

– Врешь ты, хитрый хохол, ты меня хорошо знаешь, только боишься признаться, – загадочно произнес Квятковский в самое лицо озадаченного старика и скрылся в гуще солдат.

Хлопцы из штабной батареи незаметно наблюдали за Квятковским и солдатом. После ухода Квятковского старик некоторое время сидел, очевидно, обдумывая появление странного знакомого. Потом, обнаружив, что у него недостает двух кусков сала, он засуетился, стал нервно бросать в мешок харчи, поднялся на повозку, встал на колени и долго среди солдатской массы отыскивал «знакомого» с двумя кусками сала.

Примерно в мае дивизия заняла оборону по левобережью реки Миус. Началась усиленная разведка обороны противника. Прибыл новый командир дивизии полковник Говоров. Ниже среднего роста, лет шестидесяти, коренастый, с каким-то неприятным лицом, со щетинистыми подстриженными усиками. Он обладал неподражаемой способностью всех и все крыть трехэтажным матом. Мат в то время был не новость, матерились почти все, но обычными ругательствами. У Говорова же ругательства были самые отвратительные, которые можно услышать только от уголовников, шпаны, тюремщиков. Ругательства он обрушивал на всех без исключения – от рядовых до старших офицеров, причем всегда и везде, даже в оперативном отделе, в присутствии машинисток и телефонисток. Слушать матерщину было противно, тем более из уст пожилого человека. Особенно Говоров свирепствовал во время неудачных боев: создавалось впечатление, что ругательствами Говоров пытается прикрыть отсутствие собственных военных знаний.