Читаем Дороги (Автобиографический очерк писателя) полностью

Так вышло, что мы, граждане года рождения 1902, так и не были призваны на гражданскую войну и до конца войны просидели за партами.

Вскоре после этого похода в военкомат я пошел в художественную студию белевского Пролеткульта, едва она открылась.

Из Москвы, из Петрограда тогда съехалось в Белев много известных и разных художников, музыкантов, артистов. Ехали сюда, спасаясь от разрухи, тяжело сказавшейся на больших городах. Ехали от голода, от холода в такие города, где и дрова были дешевы, и хлеба было больше, и жизнь казалась спокойнее. Местом встреч сами собой определились теплые комнаты Пролеткульта, разместившегося в просторном доме на Козельской улице, в доме, стоявшем высоко над крутой Благословенной горой, спускавшейся к Оке. Дом не был заслонен никакими другими, и по его просторным комнатам целые дни гуляло солнце. Заведовал Пролеткультом ленинградский художник Т.И. Катуркин, окончивший накануне революции Петербургскую академию художеств. Родом он из белевских крестьян, его дед был крепостным у помещика Жданова. Катуркин, ученик Репина, отлично владел рисунком, писал пейзажи, портреты, декорации. Он быстро собрал вокруг студии всех съехавшихся в Белев художников, и вскоре студия стала профессиональной школой живописи. Здесь и началась моя жизнь живописца.

Вслед за тем организовались и другие студии в том же доме литературная, драматическая, музыкальная, балетная. Пожалуй, никогда в Белеве не было такой оживленной творческой жизни, как в те годы, между 1919 и 1922. Неутомимый организатор, Т.И. Катуркин взял в свое хозяйство профессиональных артистов, хандривших от безделья, наиболее одаренных учеников драматической студии и создал действующую труппу, привел в порядок запущенное Общественное собрание - бывший клуб местной буржуазии, - и с непостижимой быстротой на пустом месте сложился театр, реалистический, со сложными и тщательно продуманными декорациями, с актерами, игравшими увлеченно и талантливо. Разумеется, в этих студиях, как в художественной, так и в литературной, я не только работал и учился, но и участвовал во всех общественных делах.

Впоследствии многие из белевских студийцев стали профессиональными актерами, художниками, учителями рисования, музыки. Большое значение имел дух содружества, творческие споры, совместные поездки на этюды, поездки в Москву, чтобы побродить по музеям. Одна из наших бывших студиек, известная французская художница Надежда Леже, недавно вспоминала, как в одну из таких поездок она впервые увидела картины Пикассо, как они взволновали ее, а годы спустя Пикассо стал ее близким другом.

В отличие от московского Пролеткульта, где тогда сосредоточились различные формалистические и анархиствующие течения, в наших студиях творческая жизнь шла в русле реалистического искусства, а наезжавшие время от времени пропагандисты кубизма, супрематизма и многих других "левых" течений тех лет оставались в одиночестве.

В 1920 году во время нашей студийской поездки в Москву я встретил Александра Блока. Рядом с ним величественно и покровительственно шагал ныне почти забытый критик П.С. Коган. Поравнявшись со мной, Блок вдруг окликнул меня по имени. Оказывается, он запомнил меня с тех давних лет, когда я был еще мальчишкой. Спросил, пишу ли я стихи, работаю ли над стихами. Он был очень худ, бледен, и мне показался не столько грустным, сколько сосредоточенным на чем-то одном и отрешенным от всего остального. Встреча была недолгой. Больше я его уже не видел. Позже, вчитываясь в его стихи, я пытался понять причину той его сосредоточенности. Едва ли я понял ее верно, но его поэзия с каждым годом становилась мне ближе и в ряду его современников он был мне ближе других, как в прозе ближе других был Бунин.

В 1921 году я провел несколько месяцев в Москве, ходил на Воздвиженку в Пролеткульт, но процветавшее там левачество, отрицание и поношение культурного наследства, всякая заумь в творчестве отвратили меня от московских студий. Только на Поварской в Студии стиха Валерия Брюсова мне было интересно. Однако и в Белеве уже нечего стало делать - художники постепенно разъезжались по большим городам, литературная студия опустела, задумывался о переезде в Москву Т.И. Катуркин, и в августе 1922 года я окончательно уехал в Москву.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1812. Всё было не так!
1812. Всё было не так!

«Нигде так не врут, как на войне…» – история Наполеонова нашествия еще раз подтвердила эту старую истину: ни одна другая трагедия не была настолько мифологизирована, приукрашена, переписана набело, как Отечественная война 1812 года. Можно ли вообще величать ее Отечественной? Было ли нападение Бонапарта «вероломным», как пыталась доказать наша пропаганда? Собирался ли он «завоевать» и «поработить» Россию – и почему его столь часто встречали как освободителя? Есть ли основания считать Бородинское сражение не то что победой, но хотя бы «ничьей» и почему в обороне на укрепленных позициях мы потеряли гораздо больше людей, чем атакующие французы, хотя, по всем законам войны, должно быть наоборот? Кто на самом деле сжег Москву и стоит ли верить рассказам о французских «грабежах», «бесчинствах» и «зверствах»? Против кого была обращена «дубина народной войны» и кому принадлежат лавры лучших партизан Европы? Правда ли, что русская армия «сломала хребет» Наполеону, и по чьей вине он вырвался из смертельного капкана на Березине, затянув войну еще на полтора долгих и кровавых года? Отвечая на самые «неудобные», запретные и скандальные вопросы, эта сенсационная книга убедительно доказывает: ВСЁ БЫЛО НЕ ТАК!

Георгий Суданов

Военное дело / История / Политика / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное