Дороги богов

Высланные Будимиром дозоры воротились от Ладоги с добрыми вестями — на их глазах ушли сразу два драккара и грузился еще один. Все три везли на запад награбленное добро, позорную дань и наловленных по лесам пленников, которых нужно было отбить, но, что важнее всего, на них уходила часть викингов — сила, которая могла оказаться решающей в битве. До весны они вряд ли успеют вернуться.

Будимир рассчитывал напасть на Ладогу, отбить город и сразу идти на Изборск, не медля, и вышибить урман и оттуда, пока они не опомнятся. Если все пройдет удачно, многие его противники надолго замолкнут. Заткнутся наглые Бориполчичи с Земомыслом-меньшим во главе, дальше в свое Белоозеро забьется Вадим, встанут под его руку многие мелкие князья, среди коих — чего себе врать — есть и потомки Волха Славеновича. С Будимиром-победителем никто не станет спорить, когда он продолжит то, что во дни его детства начали да не закончили братья Гостомысловичи. Им помешал, как ни странно, мир — не свалилась на головы общая беда, которая выделила одного, самого лучшего. Что ж, пусть и ценой потерь, он станет победителем и освободителем, которого придется слушаться тем, кому он подарит свободу.

Лелея свои мечты, Будимир просил жрецов о помощи в бою. Всякое дело следует зачинать с божьей помощью. И перед самым выходом на Ладогу на высоком берегу Волхова сыскали росший в отдалении дуб. Вокруг него кольцом раскинули восемь костров, по числу сторон света, вырыли ямину глубиной выше человечьего роста и привели двух молодых быков.

Дружины откликнувшихся на зов князей окружили крутояр с дубом плотным кольцом. Прочие воины, в большинстве простые люди, теснились позади. Кто-то забирался на деревья, но многие спокойно ждали, вытягивая шеи, кто где стоял — дуб был виден издалека.

Как самый старший, обряд моления и жертвоприношения должен был вершить Силомир, Будимиров жрец. Зарница и Ведомир наравне с прочими помогали ему — освятили место, затеплили священные костры, вторили его заклинаниям.

Все нарушилось в самом начале, когда еще не успели прозвучать все мольбы и нож не успел поразить жертвенных быков. От рядов дружин отделился один из воинов и решительным шагом направился к жрецам.

Подойдя, он поклонился Силомиру, потом отдал честные поклоны остальным жрецам и, наконец, всем собравшимся.

— Окажи мне честь, владыка, — недрогнувшим голосом молвил он. — Позволь в светлый Ирий к Перуну отправиться, самому его на помочь призвать! Принеси меня в жертву!

Слышавшие его слова жрецы переглянулись. Князья, стоявшие впереди своих дружин, были удивлены. Послышался ропот, и Силомир вскинул руку.

— Добровольная жертва богам угоднее! — возгласил он и обратился к воину: — По доброй ли ты воле решился на дело такое?

— Да, по доброй, — ответил воин.

— Не осталось ли за тобой долга неоплаченного, вины неочищенной, дела недовершенного, клятвы нерушимой, кои могли бы помешать тебе?

— Нет, — качнул допрашиваемый головой и быстро глянул на строй своих товарищей. — А что кинул, то кинул. Сам хочу Перуну послужить!

Силомир, казалось, колебался, и Будимир чувствовал его волнение. Если бы мог, он сам бы кинулся на жертвенный нож, заслоняя собой мир, но он был нужен здесь — и живым. По лицам воинов он подмечал, что весьма немногие осуждают порыв добровольного смертника — нашлись такие, что уже корят себя, почему не догадались назваться первыми.

Решившись, Силомир более не колебался. Шагнув в сторону, он сделал знак жрецам.

Зарница и Ведомир, стоявшие ближе, взяли смертника под руки, повели за дуб. Он не сопротивлялся, хотя и ступал с трудом — он не боялся кончить жизнь во славу Перуна, но ему был страшен сам миг перехода в иной мир.

Прибежал на подмогу еще один жрец, постарше Ведомира. Втроем они совлекли с добровольца кольчугу, подкольчужную куртку и рубаху. На оружии, которое он снял с себя сам и положил на траву, остался знак князя — дружинник наверняка был сиротой-одинцом, которого князь кормил, поил и одевал из своих запасов. Пока Зарница помогала ему надеть белую смертную рубаху, жрецы-мужчины плеснули в чашу из горшка с узким горлышком цеженого пива с приправой, коим всегда опаивали людей, добровольно решивших отдать свою жизнь богам. Воин не промедлил — осушил чашу одним глотком.

А за дубом слышался голос Силомира, взывающего к дубу:

Дуб-дубище, Перуна капище!
Дам тебе на требище Перуново огнище.
Славься, Дуб-дубище!
Сокол бело-сер, гой, востринушка!
Аки вспарываешь, аки взлетываешь
ты синь-неба свет Сварожича.
Ты лети-лети в светлый Ирий-град,
Да слети-слети ты к Перунию…

Зарница привычным слухом ловила закликание, повторяя про себя, чтобы запомнить.