Дороги. Часть вторая

– Ну почему же ты не исповедался, Арнис? Хочешь, я схожу за облачением, и...

– Нет, – Арнис покачал головой, – не надо. Вы скажите, что мне делать теперь... Убить себя? Я думал, но... Иуду что-то вспомнил. Не выход ведь это.

– Не выход, – согласился отец Маркус, – Арнис... ну подумай сам, как все происходит. А вот если бы тебе снова такой приказ отдали – ты бы его выполнил?

– Да, – сразу ответил Арнис, – в том-то и дело, отец Маркус, я бы опять поступил так же.

Священник задумался.

– Значит, ты не считаешь это грехом?

– Не знаю... наверное, грех. Я ничего уже не знаю. Конечно, грех, раз совесть обличает. Но если бы мне Дэцин опять отдал такой приказ, я бы его выполнил. Поймите, у нас действительно не было выхода.

– То есть эти смерти предотвратили еще худшие последствия?

– В конечном итоге – да.

– Значит, это не грех. Ведь ты убивал на войне, Арнис, и считаешь это нормальным, а здесь разница только количественная.

– Я еще не убивал пленных.

– Пленный, не пленный – Писание разницы не делает. Убийство есть убийство. Однако же убийство на справедливой войне – не грех.

– Да... я это и сам знаю. И это все логично, отец Маркус. Но только совесть вот... понимаете, по логике это был не грех. А как глаза закроешь... и видишь это опять. И опять. И снится. Страшно это – как жить-то дальше?

– Так и жить, Арнис, так и жить. Тоже крест. А куда деваться? Ну, сходи к психологу, облегчит он твои страдания. А мне... и отпустить-то тебе нечего. Прав ты.

– Да как же я могу быть прав?! – Арнис едва не закричал, – если бы вы только видели...

Отец Маркус опустил голову. Пальцы его нервно барабанили по перилам балкона.

– Арнис, – сказал он, – а может, это от гордыни все? Хочешь совершенным быть?

– Нет. Я думал уже об этом. Вообще не во мне ведь дело! Ну проклят я, в ад пойду, ладно... А те-то, убитые, их уже не вернуть, вы понимаете? Не могу я себе этого простить. Ну может, Бог бы мне это простил, Он все прощает. А я не могу, вот в чем беда... потому и на исповедь не иду. Не хочу я этого прощения. А вы еще говорите, я не грешен... Тем более не хочу!

– Молился?

– Да...

– Все вот это Богу рассказывал?

– Не помогает. Не слышу, не могу понять ничего.

– Закрыл ты сам себя от Бога, Арнис. Осуждением своим. Сам себя осудил на ад... будто твое это дело. Ведь не только других – и себя судить-то нельзя. Это Божье дело. А грех твой – уныние. Отчаяние. А не то, что ты сделал...

– Не грех, значит. Так и я снова бы так же поступил. Значит, что-то не так в самой основе, – вырвалось у Арниса, – значит, не моя вина... а что-то у нас просто неправильно.

– Арнис, – сказал священник, – я уже человек пожилой. У тебя жена, дети... детей много на Квирине. Если сагоны сюда придут, никто из нас не останется в живых. Мало того, многие души погибнут. Если не вы... я знаю, трудно вам, тяжело, невыносимо. Не могу я тебе сказать – иди на эту войну. Не могу. Но если никто не пойдет – ты знаешь, что будет.

Арнис кивнул.

– И это все тоже правильно, – сказал он, – только не снимает... вины моей не снимает. Их глаза... лица... все это я помню. И всегда буду помнить. Отец Маркус, вы действительно считаете, что такой вот человек, как я... убийца... может подойти к Причастию?

– Да, Арнис.

– Спасибо, – Арнис посмотрел священнику в лицо долгим тяжелым взглядом, – спасибо. До свидания. Я пойду.

Больше Арнис в церкви не появлялся. В городе он вообще не любил бывать. Уходил куда-нибудь в лес с Ноки. Играл с собакой в палочку, сидел у ручья, слушая журчание воды.

Лес прощал. Собака прощала – она и не знала ничего. Перед ней не было стыдно. С ней можно играть, ее можно учить – для собаки ты Бог, ты прав всегда. Лесу тоже все равно, деревья и камни примут тебя таким, как ты есть.

– Они мне говорят, иди к психологу. Дэцин сказал еще на корабле, – рассказывал он Ноки, внимательно глядящей ему в глаза, – ну хорошо, предположим, пойду я к психологу. Тут одно из двух – или никакого толка не будет... да я и думаю, что не будет, потому что если уж отец Маркус не помог... Или второе – этот психолог измыслит какой-нибудь способ меня утешить. Убедить, что я прав, что все нормально. Взять так и убить триста восемьдесят человек – это нормально. Я убедюсь... убежусь... в общем, короче, у меня все пройдет, и я дальше буду таким же... счастливым идиотом. Песенки буду петь, с детьми играть, на пляж будем ходить всей семьей. Иль на меня будет смотреть влюбленными глазами. Все хорошо, все прекрасно... а те, убитые – они уже в земле. Их не вернуть. Я ничего не могу для них сделать, ничем не могу вернуть прошлое. Да и вернул бы я – поступил бы так же. Так вот, Ноки, знаешь – я не хочу, чтобы психолог мне помогал.

Он шел дальше, вдоль ручья. Бросал камешки в воду.

Что-то неправильно в самой системе. В Дозорной нашей службе. Что-то не так. Раз это убийство было неизбежным...

Да и что это убийство – ведь я за свою жизнь убил гораздо больше. Это так... сигнал для пробуждения совести. А так – разве не часто бывают ситуации, когда мы себя просто вынуждаем забыть... затыкаем эту совесть.