Дороги джунглей

В уру Читтур самым ярым приверженцем коммунистов был молодой парень по имени Паччай. Паччай делает все медленно, но основательно. Думает он тоже медленно. Как-то я спросила его, почему он голосует за коммунистов. Паччай задумался. Стрелка на моих часах отсчитала секунды, а потом минуты. А Паччай все думал. Я решила, что он не понял моего вопроса. Я хотела повторить его, но Паччай остановил меня.

— Слушай, амма, что я скажу, — с усилием произнес он. Паччай был не из разговорчивых. — Ты знаешь, что у нас в племени нет богатых и земля, на которой мы работаем, не наша? — неожиданно спросил Паччай.

— Знаю.

— Дженми обращались с нами хуже, чем с собаками. Их люди били нас по всякому поводу.

— И тебя, Паччай, били?

— Нет, меня не били. Но я не люблю смотреть, когда бьют других. Коммунисты сказали нам, что надо делать. И теперь дженми не смеют с нами так обращаться. Я всегда буду голосовать за коммунистов. Паччай сказал все, амма, что думал. Ты больше ничего не спросишь?

— Спасибо. Больше ничего.

Паччай улыбнулся и вытер со лба мелкие капельки пота.

— А ты за кого, амма, голосуешь? — спросил он вдруг и пристально посмотрел мне в глаза.

— За коммунистов.

— Ты правильно, амма, делаешь. — Голос его стал тихим и доверительным. — Матери нашего племени тоже за коммунистов. А матери твоего племени?

— Тоже.

— Вот и хорошо. Очень хорошо, — убежденно сказал Паччай.

Однажды я навестила уру Благословенное место. Мупана не оказалось дома, и меня встретил курудале. Он был очень исполнительным и очень хитрым. Небольшого роста, верткий, с плутоватыми глазами, которые он всегда отводил в сторону. Он был очень привязан к Бабу Шетти и никогда с ним не хитрил. Он сопровождал его повсюду и делал много не только для Бабу Шетти, но и для его гостей. С гостями он держался почтительно и был готов на любую услугу. Но в племени, где хитрость считалась явным отклонением от нормы, его не любили. Особенно не жаловал его мупан Мадан. Курудале отвечал ему тем же самым. Мадан был коммунистом, и поэтому курудале коммунисты не нравились. Он был наивным хитрецом, и эта наивность часто определяла его собственное отношение к людям, страдавшее нередко большой долей субъективизма.

— Курудале, — спросила я его, — а где же мупан?

— Нет и не будет.

— Что же он, пропал?

— Пропал. — И его хитрые глаза стали совсем узкими.

— Ты хитрец, курудале, знаешь, где мупан, и не говоришь.

— Амма, зачем тебе мупан? Я могу сделать все, как и мупан.

Пока мы пререкались, пришел Мадан. Курудале почел за благо скрыться. Мы перебросились с мупаном несколькими словами. А потом я стала такой же хитрой, как курудале, и сказала ему:

— Мадан, я никогда не видела коммунистов. Объясни мне, кто они такие.

Мупан с сожалением покачал головой.

— Аё, амма, как же ты не видела коммунистов? Коммунисты — это, — он на мгновение помедлил, — серп и молот. Я всегда голосую за серп и молот. Коммунисты спасли нас от голода. Все племя было благодарно им за это.

— Так, понятно. А что такое коммунизм? Может быть, ты мне тоже объяснишь?

Недаром мупан уру Благословенное место славится умом и сообразительностью. Он даже не задумался перед тем, как ответить.

— Это когда, — очень уверенно заявил Мадан, — все люди живут хорошо и всем хватает еды.

Ответ был точен и конкретен. Так Мадан со своей точки зрения понимал коммунизм. Бабу Шетти оказался прав. Я нашла в маленьком племени, разбросанном по джунглям и горам Аттаппади, своих единомышленников. И я была очень рада этому.

ПАТТИ ИЗ РОДА КОБРА

— Амма, ты большой учитель из большой школы?

Эту фразу произнес звонкий детский голос. Я обернулась и увидела перед собой прямо на тропинке мальчишку лет девяти-десяти. Как и на всех детях-мудугарах на нем был минимум одежды. И только измазанный ярко-красный кусок грубой ткани, напоминавший короткий плащ, был переброшен с шеи на спину. Мальчишка держался независимо и нимало не был смущен тем обстоятельством, что встретил в джунглях незнакомых людей. В его руках был небольшой лук-праща.

— Кто тебе сказал, что я большой учитель из большой школы? — спросила я.

— Так тебя называет наш мупан. Он сказал, что большая школа стоит в большом уру Мок, нет, Мов… — запнулся мальчишка. Незнакомое слово не давалось ему.

— Москва?

— Москва, Москва, — обрадовался он. — Теперь я знаю, что это ты, амма, большой учитель.

— Да я вовсе не большой учитель. Мупан что-то перепутал.

— Нет, мупан перепутать не может. А меня зовут Патти, — вдруг выпалил он.

Так мы познакомились. Патти любил основательно закреплять свои знакомства. Лук-праща был щедро отдан мне в полное владение. Это было все, что имел Патти. Пожалуй, этот мальчишеский лук стоил многого. Он свидетельствовал о великодушии и бескорыстии его владельца. Взамен мальчик ничего не просил.