Дороги джунглей. Великий Индийский путь

На следующее утро мы уехали в гости к племени гадаба. У нас оставалось еще три дня. Срок, правда, небольшой, но кое-что можно было увидеть. Тем более что деревни гадаба были разбросаны недалеко друг от друга по обширной холмистой долине, в центре которой стоял городишко Корапут.

Церемония приема

На горе, там, где виднелись крыши деревни гадаба, вдруг забили барабаны. Их тревожно-торжественный звук пронесся над полями и замер в зарослях ближней полосы джунглей. Потом через мгновение возобновился с новой силой и в новом ритме. Мы в недоумении остановились на берегу узкой и мелкой речушки, протекавшей у подножия горы.

– Что это? – спросила я у Рао, работника местного Блока по развитию племен.

– Гадаба так встречают гостей. Видимо, они заметили наше приближение.

Я стала снимать ботинки, чтобы перейти реку вброд. Но в это время со стороны деревни показалась группа мужчин. Они тащили с собой некое подобие не то паланкина, не то носилок. Бегом, перепрыгивая через камни, они спустились с горы и ворвались в реку, подняв целые фонтаны брызг. Из нее они выскочили полумокрые и запыхавшиеся. Бросили на берег свои носилки, и на нас обрушился целый град вопросов:

– Откуда гости?

– Надолго ли?

– Будете жить в нашей деревне?

– Едите ли вы рис с карри или без карри?

– Нравятся вам гадаба или нет? – и т. д. и т. п.

Не успела я открыть рот, чтобы ответить хотя бы на один вопрос, как носилки были придвинуты к моим ногам и мужчина в белом тюрбане и набедренной повязке сказал:

– Садись, мать.

– Но я могу перейти эту реку сама, – попробовала возразить я.

Тогда он резко повернулся к Рао и спросил:

– Почему эта мать не уважает наших обычаев?

Постановка вопроса была ясной. Мне не хотелось начинать свое знакомство с гадаба с неуважения их обычаев. Пришлось сесть на носилки. Четверо дюжих парней подхватили их. Медленно покачиваясь на носилках, я нежно прижимала к груди свои туристские ботинки. Но обычай есть обычай, и тут ничего не поделаешь.

Когда мы приблизились к деревне, бой барабанов стал еще оглушительнее. Не вытерпев, я соскочила с носилок, и тут же меня окружила целая толпа женщин. На них были короткие, укрепленные на одном плече одежды с белыми, красными и синими поперечными полосами. В ушах блестели огромные кольца-серьги. Гладко причесанные волосы были стянуты бронзовыми обручами.

– Уха-уа! Уха-уа! – закричали женщины голосами ночных птиц.

Так под барабанный бой и крики я вступила в деревню Мачара. Внезапно толпа отхлынула, и я оказалась на просторной и чистой деревенской площади. Две седые морщинистые старухи выступили мне навстречу. Одна из них держала блюдо с рисом, желтым от шафрана. У другой был небольшой металлический поднос, на котором курились ароматические коренья. Началась церемония приема. Опять забили барабаны, и голоса ночных птиц закричали: «Уха-уа! Уха-уа!»

Под этот своеобразный аккомпанемент ко мне приблизилась старуха с блюдом и, низко поклонившись, положила по горстке риса на носки моих ботинок. Я боялась пошевельнуться, чтобы не сбросить рис. Потом она коснулась ладонями моих колен и положила по горстке на каждое плечо. Она провела рисом по моему лбу и щекам, отчего на лице остались ярко-желтые полосы. Эта процедура была повторена несколько раз, в результате я вся с головы до ног оказалась расцвеченной желтым шафраном. Однако гостеприимных гадаба это нисколько не смущало. На ноги мне плеснули несколько пригоршней воды, и в полной боевой раскраске я сделала несколько шагов. Но тут передо мной развернулась цветная змея танцующих женщин.

«Уха-уа! Уха-уа!» – раздались голоса ночных птиц. Барабаны перешли на быстрый танцевальный ритм. А змея то распрямлялась, то снова сворачивалась в кольцо.

Выждав некоторое время, юноши образовали свой круг. И так же, как и женщины, небольшими быстрыми шажками неслись по кругу. Временами цепь танцующих рассыпалась на отдельные кружки, а потом снова собиралась, вытягивалась и, вторя ритму барабанов, стремительно неслась по площади. Рисунок танца был четким и красивым. Руки танцоров крепко переплелись за спиной, а их тела плавно, но в то же время сильно раскачивались с удивительной и своеобразной грацией. В этом танце было столько жизни и радости, столько стремительных неудержимых движений и он был таким заразительно-захватывающим, что я почувствовала непреоборимое желание немедленно присоединиться к танцующим и громко и свободно кричать «Уха-уа» и, как и они, подставлять смеющееся лицо золотым лучам щедрого тропического солнца. Но танец оборвался так же неожиданно, как и начался. И только глухой рокот барабанов некоторое время еще наполнял площадь.