Дороги и судьбы

Мастер застольных бесед, шуток, анекдотов, импровизаций - их-то Вертинский у нас и публиковал. В напечатанном виде, лишенные интонаций, игры лица, жестов, рассказики эти много теряли, но вполне годились как приятно-развлекательное чтение. В "Почтовом ящике", который мы, по примеру "Сатирикона", стремились давать в каждый номер, Вертинский юмористически отвечал на им же самим придуманные читательские письма и произведения. Случалось, "Нострадамус" подводил нас: материал пора сдавать в набор, а "Почтового ящика" нет! Я бросалась искать Вертинского, а где найдешь его {221} утром? Только в "Ренессансе". Но уж если там его нет, задерживай номер, жди допоздна, лови своего автора там, где он ночью поет, и кидайся на него с упреками, мольбами... "Дорогая, клянусь - забыл! Пусть номер выйдет без меня, мир не обрушится".- "Обрушится! - кричала я, нажимая на педаль лести, безотказно действующую на Вертинского.- Вы же знаете, как читатель вас любит, вас ждет! Ну, Александр Николаевич!"

Однажды он написал "Почтовый ящик" в перерывах между своими выступлениями карандашом на нескольких бумажных салфетках - дело происходило в маленьком кабачке "Шехеразада" (джаз, полутьма, танцующие пары, бродящий луч лилово-синего прожектора), а потом с этими салфетками в сумке я шла домой пустынными ночными улицами... Забавно было бы эти салфетки сохранить, но я ведь вечно все выбрасывала! Если б не мать, у меня и "Шанхайского базара" сейчас бы не было, любопытной газетки, моего детища, переходного этапа жизни моей. Сбереженные матерью пожелтевшие номера этой газеты (уже последнего периода ее существования) я отдала переплести, иногда их перелистываю, там на каждой странице пестро мелькают объявления: "Лосьон Телл-ми" для очищения нежной кожи...", "Где хорошо кормят? Где приятно потанцевать? Ну конечно, в "Аркадии"!", "Косметика помогает, гигиена завершает: антисептическое средство "Гоменол солюбл"...", "Марлен Дитрих, Франческа Гааль, Ольга Чехова одевались в салоне дамских нарядов "Олд Бонд Стрит"...". И многочисленные псевдонимы малочисленных сотрудников там мелькают, и прошлое проходит предо мной... Я вновь вижу чадный двор у харчевни, комнатушку при типографии, и гранки на столе, и то, как мы с Ириной их правим, а затем, расположив на чистом листе, клеим и с помощью метранпажа выбираем шрифты, и врывается сияющая Алла - ей удалось достать объявление у самой "Шанхай пауэр компани" (холодильники, электроплитки, утюги), его необходимо поставить на первую страницу, да, и только на первую, но мы ее уже сверстали, к черту вашу верстку, ведь всемирно известная фирма, дали пока на пробу, обещают подписать контракт на три месяца, это же деньги, вы что, шутите?

И без коммерции нам не удалось обойтись!

Я перелистываю подшивку, и прошлое проходит предо мной, и я снова вижу полутемный утренний зал "Ре-{222}нессанса", моют пол, ходят кошки. Вертинский за столиком в углу хмуро пишет свои веселые мелочи для отдела "Про всё", а я терпеливо жду.

***

Давно рухнул барьер, отделявший меня, харбинскую девчонку, от заезжей знаменитости, прославленного "шансонье", всемирно известного певца, на которого я глазела из амфитеатра белого зала Железнодорожного собрания. Шанхайский Вертинский стал частью местного пейзажа, вписался в наше эмигрантское захолустье, ходил по этим же "авеню" и "рю", пел ежевечерне. К тому же мы подружились.

Наша "оборонческая позиция", участие Вертинского в газете "Шанхайский базар" сблизили нас еще больше. Виделись постоянно, понимали друг друга с полуслова, и я забывала о разнице лет, о его славе, и не было больше ореола, когда-то в моих глазах его окружавшего. Слушать его песни одно удовольствие, особенно в ресторанной обстановке, для которой, казалось, и создано его искусство. Дешевый электрический рай, куда люди идут, чтобы забыться. И правильно. Иной раз забыться - необходимо.

На улице дождь, трамваи уже не ходят (на чем, интересно, я домой поеду?), а, черт с ним, как-нибудь доберусь, не думать, забыть обо всем, он поет, и улетим с ним в бананово-лимонные Сингапуры или к синему и далекому океану. Вообразим себя той, которую "баюкает в легкой качели голубая "испана-сюиза". Убаюкаемся. Слушаешь и веришь, что "радость будет, что в тихой заводи все корабли, что на чужбине усталые люди светлую жизнь себе обрели". Выпивка. Наркотик. Гипноз.

А потом случилось так...