Дороги Катманду

Она торопливо расцеловала сына и мать, поклялась скоро еще приехать, потребовала у Оливье обещание быть умницей, быстро спустилась вниз в сопровождении дробного перестука каблучков, подняла взгляд на окно на втором этаже, улыбнулась и помахала рукой, прежде чем нырнуть в красный «Остин», который заворчал, взвыл сигналом и вихрем исчез в арке между дворами.

Оливье некоторое время стоял, стиснув зубы и играя желваками на скулах. Он смотрел, не отрываясь, на темную арку, под которой скрылся автомобильчик петушиной раскраски.

Державшаяся за его спиной бабушка с тревогой смотрела на внука и молчала. Она знала, что в такие моменты лучше ничего не говорить, все сказанное прозвучит фальшиво, любые слова будут только ранить. Шум мотора красного автомобильчика давно затерялся в отдаленном шуме квартала. Все звуки с улицы достигали второго дворика в виде приглушенного гула, настолько однообразного, что его быстро переставали слышать. Трудно было найти более спокойное место в таком оживленном квартале. Именно это побудило господина Палейрака, витрина мясной лавки которого выходила на улицу, приобрести все левое крыло здания. Здесь он оборудовал современную квартиру с неоновыми светильниками, располагавшимися между выступами на потолке. Бывшую конюшню он использовал как гараж для грузовичка и двух легковых автомобилей. В дальнем отсеке он держал металлические емкости для костей и прочих отходов, за которыми по вторникам приезжал чей-то грузовик. Палейрак говорил, что отходы использовались как удобрение, но большинство жителей квартала было уверено, что грузовик имеет отношение к маргариновой фабрике, тогда как некоторые считали, что из отбросов делают бульонные кубики. Зимой хранилище отходов никак себя не проявляло, но как только наступали теплые дни, этот угол двора начинал испускать ароматы гниющего мяса; запах привлекал больших зеленых мух, заодно посещавших все квартиры.

Оливье отвернулся от окна и медленно подошел к столу. Чтобы пройти, не задев азалию, ему пришлось отодвинуть стул. Остановившись, он взглянул на свою тарелку. Дорогая трубка и шикарный кисет лежали на бумаге, в которую были завернуты. Светло-коричневая лента, которой был обвязан пакет, резко выделялась на белой скатерти. На ленте можно было разглядеть буквы, из которых складывалось название магазина, где были приобретены трубка и кисет. Оливье завернул их в бумагу и протянул сверток бабушке.

— Послушай, ты ведь можешь продать это. Тебе этих денег хватит, чтобы купить зимнее пальто.

Вернувшись в свою комнату, Оливье снял туфли, взобрался на постель и принялся сдирать со стены фотографии матери, начав с самых верхних. Некоторые из них были прикреплены к обоям с помощью скотча, другие держались на кнопках. Если они не хотели отставать, он отдирал их кусками. Закончив, он пошел на кухню, держа в руках стопку фотографий, как целых, так и сильно испорченных. Он открыл ногой дверцу шкафчика под раковиной, где стояла корзина для мусора, и наклонился под ветками азалии.

— Оливье! — остановила его бабушка.

Он замер на мгновение, потом огляделся, пытаясь найти место, куда можно было бы положить то, что он держал в руках и что больше не хотел видеть.

— Дай-ка мне это, — промолвила бабушка. — Все-таки, не стоит так. Она делает все что может. Если ты думаешь, что жизнь всегда такая легкая.

Она взяла фотографии и отнесла в свою комнату. Она не представляла, куда их деть. Может быть, найдется место в шкафу. Пока же положила их на мраморный столик, а сверху водрузила транзистор. Когда Оливье был дома, приемник она не включала, звуки его раздражали Оливье. Впрочем, когда внук был рядом, она не нуждалась в музыке.

***

Транзистор радостно сообщил, что беспорядки закончились, последние демонстрации рассеяны, пожары потушены, разборка баррикад вот-вот должна была завершиться. Оливье еще не вернулся. Она была уверена, что внук был ранен и попал в больницу. Страх сдавил ей сердце. Ей показалось, что каменная тумба, на которой она сидела, внезапно рассыпалась под ней, а стена за спиной зашаталась. Она зажмурилась и помотала головой. Нужно собраться и пойти в комиссариат полиции, чтобы навести справки. В тот момент, когда она встала, до нее донеслось тарахтенье мотоциклетного двигателя. Это был Робер, продавец, работавший у Палейрака. Он всегда первым появлялся по утрам в лавке, и у него был ключ от входных дверей. На работу его приняли в 1946 году, сейчас ему было уже 52 года, и клиентов он знал лучше, чем его патрон.

Робер выключил двигатель и слез с мотоцикла. Потом он заметил мадам Мюре, прошедшую мимо него, словно призрак.

— Куда это вы направляетесь так рано? Что с вами?

— Оливье не пришел домой. Я иду в комиссариат. С ним наверняка что-то случилось.

— Перестаньте! Этой ночью он и его приятели устроили приличную кутерьму, так что сейчас они наверняка обмывают свой успех!

— Но он же не пьет ничего! Даже пиво!