Дороги хаджа

Реакции не последовало. После сказанного, Егорка мгновенно уснул. Монах, тяжело вздохнув, посмотрел за борт, где бурлила темная вода, перекрестился. Прочитал про себя «Отче наш, иже твое еси, на небеси», вслух добавил «Пресвятая богородица, спаси и сохрани». Гребцы, несмотря на то, что судно шло под парусом, все еще сидели на веслах. Монах испустил еще один вздох, тяжелей и продолжительней прежнего, дотянулся до бочонка, лежащего на скамье погладил его. Убедившись, что на него никто не смотрит, достал из обширных потайных карманов деревянный цилиндр, разъял его, получив, таким образом, две чашки. Вывернул из бочонка пробку, наполнил чашку вином. Еще раз перекрестился, сказав на этом раз: «Господи, прости мя грешного, бо не ведаю, что творю», выпил и сразу же наполнил вновь. Корабль тем временем шел ходко, не теряя, однако, берег из виду. На небосклон взбиралась большая серебристая луна. Одна за другой зажигались звезды. Вдруг как-то посвежело. Монах выпил еще и налил снова.

Между тем Егорке в это время снился довольно странный сон. Будто бы он спит и чувствует, как кто-то трогает его за плечо. Сон крепок и прикосновение легкое, ласковое, но он открывает глаза и видит перед собой довольно смуглого человека с длинными черными волосами в светлой хламиде. Разум и кротость светятся в его лице. «Прости, что я потревожил твой сон, добрый человек», – говорит он. «Ничего, – отвечает Егорка, – я еще засну». «Помоги рабу божьему Фоме, добраться до светлых чертогов», – просит человек.

Егорка почему-то догадывается, кто это может быть, но не хочет произносить его имени вслух. Однако полной уверенности нет, поэтому он считает возможным возразить. «Неужели, – говорит он, – это имеет значение для тебя»? «Для меня никакого», – отвечает человек, – «но для него это важно». «А почему я?» – спрашивает Егорка. «Потому что тебе с ним по пути». Егорка хочет возразить, что у него свои дела и своя дорога, но вдруг отчетливо понимает, что все, что он скажет – несущественно перед просьбой этого человека. И он не может отказать ему. Загадочный человек еще что-то говорит, а Егорка отвечает ему. Но, проснувшись, не может вспомнить подробностей разговора, отчетливо помнит только эту просьбу. Некоторое время он лежит, пытаясь заснуть, но, поняв, что это ему не удастся, встает, то есть садится. Неожиданно озябнув, охватывает плечи руками. Фома, сидящий рядом икает, и до Егорки доходит запах вина.

– Привидится же такое, – произнес Егор.

– Что случилось, сын мой? – спросил монах. – Не я ли тебя разбудил?

– Кто знает, – подозрительно сказал Егорка, – может и ты.

– Но я сижу тихо, бодрствую.

– Да я уж вижу, – зевая, заметил Егор. – А ты, часом чревовещаньем не балуешься?

– Увы, такого дара не наблюдается.

– Почему, увы?

– Чего бы я тогда в монахах делал, я бы в шуты базарные пошел, скоморохом стал. Деньги бы зарабатывал. А что может быть, ты проголодался? – участливо спросил монах. Было видно, что он рад пробуждению попутчика. – Ты, давай, присоединяйся к трапезе.

Егорка вдруг заметил, что на скамье рядом с монахом на расстеленном полотенце лежат хлеб, сыр и вяленое мясо.

– Ну что ты, в дорогу запасы себе сделал, а я буду объедать тебя.

– Ну, мы же товарищи.

– Ладно, – согласился Егорка, вдруг почувствовав голод, – только я тебе деньги дам.

– Ничего, сочтемся, только мясо порезать нечем. Ножика нет.

Егорка вынул кинжал и положил на скатерть.

– Знатный ножичек, – восхищенно сказал Фома.

– Это подарок моего друга из Азербайджана.

– Только ты сам порежь, – попросил монах. – Мне духовному лицу, не пристало брать оружие в руки. Оттого и ножа у меня нет. Я и сам оголодал. Да одному-то кусок в горло нейдет, все с братвой привык трапезничать, то есть с братией. Беседы философские вести за ужином.

Пока Егорка орудовал кинжалом, нарезая хлеб, сыр, мясо, монах наполнил вином деревянные чашки и одну протянул Егорке.

– Твое здоровье, Фома, – сказал, принимая подношение, Егорка.

– Вообще-то Фома, это мое монашеское имя, а так-то меня Кукшей родители прозвали.

– Кукша, так Кукша, все равно твое здоровье.

– Но Фома, правда, мне больше нравится, – уточнил монах.

Выпили, стали закусывать.

– А ты по всему видать, непростого звания человек – заметил Фома.

– Я смерд, – сказал Егорка.

– Да не похож ты на смерда. Такие сапоги как у тебя, смерды не носят. Я вон в лаптях хожу. Да и кинжал твой немало стоит. Но это я так, к слову пришлось. Мне интереса нет до твоих дел. Главное, что? Чтобы человек был хороший. Я вот, когда в Греции был, с хорошими людьми жил и работал.

– Ты был в Греции? – удивился Егор.