Дороги победы

На рубеже 1944–1945 годов немецкое командование провело ряд успешных операций против войск союзников в Арденнах и Эльзасе. Американские и английские войска попали в крайне затруднительное положение. В их тылах действовали специальные отряды немецких солдат, переодетых в американскую форму и сеявших панику. Союзники пытались нанести контрудар по северному флангу немецких войск, но успеха, как известно, они не имели.

Вот тогда и телеграфировал У. Черчилль И. В. Сталину. «Я считаю дело срочным»[39], — писал он, прося ускорить советское наступление.

Просьбе вняли — Советские Вооруженные Силы перешли в наступление по всему фронту — от Балтики до Карпат…

В конце декабря ко мне на КП корпуса позвонил командир 2-й гвардейской штурмовой авиадивизии генерал Г. О. Комаров, позвал «в гости к летчикам». Надо было обсудить вопросы взаимодействия в предстоящем наступлении. Целый день прошел у нас в работе, а к вечеру я был приглашен на ужин. Летчики народ хлебосольный, ужин удался на славу. Надо сказать, что, несмотря на все, что сопровождало нашу жизнь в войну, — на постоянные опасности и соседство смерти, жизнь брала свое, а человек оставался человеком, и, как говорится, ничто человеческое ему не было чуждо. С какой-то неизбывной теплотой вспоминается мне до сих пор удивительно дружная, товарищеская атмосфера, которая царила на нашем участке фронта между солдатами и офицерами всех родов войск.

Наутро Г. О. Комаров объявил мне, что мой «кукурузник» сломался и для ремонта необходимо не меньше суток. Я огорчился и запросил другой самолет, так как дела корпуса требовали моего присутствия: не очень-то проследишь за тем, что делается «дома», если ты от этого «дома» на расстоянии в сто километров. Георгий Осипович Комаров с подозрительной настойчивостью пытался меня отговорить, но не сумел и дал свой самолет связи, все тот же ПО-2. До моего слуха донеслось, как он вполголоса говорил летчику: «Держись ближе к земле, не рискуй…»

Однако в тот момент я не придал этим словам никакого значения.

Вспомнил я о них в полете. Летчик вдруг стал резко снижаться и показывать мне что-то знаками. Смотрю: в облаках два немецких «фокке-вульфа». Схватился за турельный пулемет. «Вдруг собью — вот будет сенсация!» — подумал я. А у самого сердце стучит, даже шум мотора заглушает. «Сейчас я вам дам, голубчики!»

Истребители, видно, поздно приметили свою жертву, стали совершать большой вираж, чтоб зайти нам с хвоста. Я дал длинную очередь. Конечно, не попал…

А мой грозный «бомбардировщик» уже попрыгивал по опушке леса. Чуть только машина остановилась, летчик выскочил на землю, я вслед за ним, и мы укрылись под деревьями. Истребители оставили нас и скрылись в облаках. Минут через двадцать-тридцать мы благополучно приземлились на полевом аэродроме в расположении нашего корпуса. «Дома» я по достоинству и с благодарностью оценил дружескую заботливость Г. О. Комарова, очевидно хорошо представлявшего, что нас ждет в воздухе, — мне доложили, что авиация противника в эти дни особенно следит и охотится за нашими самолетами связи. Очевидно, гитлеровцы предчувствовали, что на фронте готовится что-то весьма для них опасное.

У нас принимались все меры предосторожности и маскировки, чтоб противник не заметил, какая колоссальная работа проводится в войсках: пополняется техника, подвозятся боеприпасы, проводятся командно-штабные учения.

Особое внимание уделялось подготовке личного состава — боевой и политической. Шли партийные и комсомольские собрания в подразделениях, разъяснялась задача, делалось все для укрепления боевого духа воинов. Но, пожалуй, самую сильную роль в укреплении ненависти солдат и офицеров к гитлеровцам сыграло организованное политорганами посещение фашистского лагеря смерти в Майданеке, от которого неподалеку стояли части нашего корпуса. Солдаты и офицеры знали о Майданеке по описаниям, появившимся в печати, но, как говорится, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

И вот мы на «фабрике смерти», уничтожившей больше полутора миллионов русских, поляков, евреев, белорусов, французов, чехов…

Я вспомнил с содроганием об этом, и ненависть к врагам человечества снова острой болью прожгла мне душу, когда я прочел в «Воспоминаниях солдата» признание Гудериана в том, что уничтожение людей было не чьей-то самодеятельностью, а политикой государства. Он пишет: «Незадолго до начала войны на Востоке непосредственно в корпуса и дивизии поступил приказ верховного командования вооруженных сил относительно обращения с гражданским населением и военнопленными. Этот приказ отменял обязательное применение военно-уголовных законов к военнослужащим, виновным в грабежах, убийствах и насилиях гражданского населения и военнопленных».

Гудериан приводит этот документ, чтоб обелить себя, ведь он «солдат», во всем повинен Гитлер. Я ниже расскажу, в чем повинен Гудериан. Сейчас я пользуюсь его книгой только как фактическим материалом. Страшным материалом.