Дороги разных миров

Цыганские девочки болтают только о том, чем накраситься, во что нарядиться, у кого сколько украшений и каких. И ещё о мальчиках. Кто за кого замуж пойдёт. Цыганок выдают замуж рано, Васькины ровесницы — уже все сосватаны, причём иногда их даже не спрашивают, нравится ли им жених, а то и вовсе знакомят с будущим мужем только на свадьбе. На Василису они смотрят со смесью зависти и жалости. Зависти — потому что ей не надо срочно выходить замуж, немедленно рожать выводок детей и дальше всю жизнь заниматься только хозяйством. Жалости — потому что такую девушку замуж, конечно, ни один нормальный цыган не возьмёт. Не красится, не наряжается, золота не носит, ходит в штанах, как парень, возится с железками, как парень, разговаривает, глядя в глаза, как парень… Кому такая жена нужна?

Не то, чтобы Василиса сидела этакой букой и вовсе не общалась со сверстницами, но воспринимали они друг друга со взаимным недоумением. Васька не понимала, что интересного в том, чтобы выйти замуж — это же скучно! А цыганки — как она может прилюдно ковыряться в моторе автобуса — это же неприлично!

* * *

Собравшаяся у палатки толпа что-то бурно обсуждает, но Василиса пока плохо понимает по-цыгански. Нахваталась немного слов, но когда все говорят быстро, экспрессивно и одновременно, то ничего не понять.

— Что там, Йоска? — спросила она у цыганёнка.

— А, дяде Тамашу руку сделали!

— А зачем?

— Ах, ты же не знаешь! — Йоска преисполнился превосходства и сплюнул, чтобы подчеркнуть, какой он взрослый. — Дядя Тамаш полгода как руку потерял.

— В смысле? Как можно потерять руку? Шёл-шёл, споткнулся — и потерял? Или в кафе забыл?

— Почти! — засмеялся Йоска. — Только не в кафе, а в баре. Напился там пьяный и пошёл в табор. А зима была, ночь, метель — он заплутал и в сугробе уснул. Правая рука в рукавице была, ей хоть бы что, а левую, без рукавицы — отморозил так, что пришлось отрезать чуть не по локоть. А то бы умер. Вот и выходит — «руку потерял».

— Понятно. А теперь что, нашёл?

— Ага. Мы тут четыре месяца тому проходили, скинулись всем табором и заказали ему новую. Мерку тогда с культи сняли. А теперь она готова уже, пришли забирать. Тут умеют протезы делать, да ты уж видела, небось.

— Да, — согласилась Василиса, — увидела. Хотя не поняла, почему они все…

— Смотри, смотри! — перебил его Йоска. — Вон Тамаш!

Тамаш — худой усатый цыган лет тридцати — идёт, сопровождаемый женой и детьми. Руки ниже локтя у него действительно нет. Василисе показалось, что выглядит он не столько счастливым, сколько испуганным. Но бодрится, делает вид, что ему всё нипочём. Цыгане всегда так делают, им очень важно, что о них подумают другие цыгане. (На то, что про них думают га́джо[3], цыганам плевать.)

У палатки его встретил местный — не то торговец, не то врач. В белом, но не очень чистом халате, стоящий на механических, очень искусно сделанных ногах, блестящих полированным металлом. На его лице вместо верхней части, над носом — стальная вставка с целым букетом камер, а глаз и вовсе нет. Василиса увидела, как левый блок камер с жужжанием провернулся, сменив длиннофокусный объектив на широкий. Ниже носа осталось обычное лицо пожилого мужчины с аккуратной седой бородкой, а вот выше человеческого лба с кустистыми бровями волос нет, череп сверху покрыт металлической гнутой пластиной.

Мужчина жестом пригласил Тамаша внутрь, и оказалось, что рука его тоже механическая, но почти неотличимая от настоящей — покрыта пластиком в цвет кожи. Можно было бы спутать — если бы не отстоящая от предплечья, присоединённая сложным разъёмом кисть. Василиса сразу подумала, что она, наверное, сменная. Может быть, одна у него чтобы здороваться, другая — чтобы операции делать, если он, конечно, и правда, врач. А может, ещё третья есть какая-нибудь. На гитаре, например, играть. С медиаторами вместо ногтей. А что? Удобно!

Тамаш побледнел, покачнулся, но жена поддержала под локоть, и он взял себя в руки. Кивнул местному и прошёл внутрь палатки. Мужчина с камерами на лице протянул вперёд свою механическую руку, повернув её пластиковой ладонью вверх. Из толпы цыган важно вышел дядя Малки — баро Малкицадак. Он положил на эту ладонь небольшую коробочку. Врач второй рукой осторожно открыл крышку. Камеры на его лице зажужжали, меняя оптику, но Василисе не было видно, что он там рассматривает.

— Здесь цена без анестезии, — сказал врач.

— Он будет терпеть, — сказал Малки, — у нас больше нет.

— Как хотите, — ответил тот равнодушно. — Но нервы приращивать будет больно.

— Потерпит, — повторил Малки.

Врач закрыл коробочку, убрал в карман, развернулся и механическим шагом ушёл в палатку. Ноги его издавали при каждом шаге негромкое шипение и пощёлкивание.

— Как ты думаешь, Тамаш будет орать? — спросил Йоска Василису.

— Даже думать об этом не хочу! — отмахнулась она. — Пошли отсюда, на товары посмотрим.

* * *