Дороги скорби

На голову одного из мальчишек упало яблоко. Я готов спорить, что услышал треск, хотя это было и невозможно. Дети захохотали. «Шишка будет. Так тебе, сорванец!» — подумал я и издал короткий смешок — случайно, готов поклясться. Генрих принял смешок на свой счет и демонстративно отвернулся от меня.

— Не обижайтесь, — принялся я утешать своего обидчивого спутника. — Я смеялся не над вашим желанием сделать из меня образованного.

— Точно?

— Клянусь, — поклялся я в очередной раз. — Я жажду услышать песенку, которую полюбила чернь.

— Эти ваши архаизмы… Чернь! Классовое деление — пережиток прошлого, — начал он и, вспомнив, что я человек короля, тут же закрыл эту тему, решив, что спорить со мной не о чем. — Я спою, но если только вы очень сильно попросите.

— Очень сильно прошу! — воскликнул я и отвесил комичный поклон. — Пойте же, менестрель.

Вышло и глупо, и смешно. Мы дружно захохотали.

— Ладно, друг мой, слушайте, мне не жалко, — гордо подняв голову, произнес он. — Это действительно мило и наивно. — И он начал петь:

Как много птиц, чьи голоса —
Отдохновенье слуха,
Но есть и тот, кому сей дар
Пришелся не по духу.

То было сотни лет назад,

Земля людей не знала,
Но был Господь, и Божья рать
С лукавым враждовала.

Однажды утром, в ранний час

Сидел на ветке Аист,
Он пел, и пение его
По лесу разлеталось.

«Уж больно сладко ты поешь! —

Той птице Дьявол молвил. —
Так петь нельзя, ведь голос твой
Силой Творца исполнен».

Ему ответил Аист: «Сгинь!

Не нравится — не слушай.
Я буду петь, а ты, подлец,
Набей-ка глиной уши!»

Диавол сильно осерчал

И, Аиста схватив,
Прекрасный голос храбреца
Он на корню сгубил.

«Так лучше! — Дьявол хохотал. —

Сиди и щелкай клювом!
Так будет с каждым наглецом,
Что мне дерзить удумал!»

Недолго Аист горевал,

Не пала птица духом.
Он смастерил себе свирель
И музыку придумал!

— Удивительно, — произнес я, понимая, что сейчас мне придется объяснять, что именно меня удивило. — Весьма…

Как и ожидалось, профессор Чайка вопрошающе посмотрел на меня и задал предсказанный мной вопрос.

— Очень… Религиозно.

— Друг мой, а как иначе? — профессор Чайка, равно как и я, мыслил на опережение. — Вы же понимаете, что речь идет об эпохе, названной tempus tenebrae, иначе говоря…

— Время тьмы, — закончил я за Генриха. — Я слышал об этом.

— И что же вы слышали?

— Только то, что мне рассказывала бабушка.

— Вы же не считаете, что ваша бабушка, — он покрутил пальцем у виска, — немного того. Не считаете же?

— У меня не было причин сомневаться в душевном состоянии своей бабушки, однако мне кажется, что в её словах было много… — я на мгновение задумался, увидев вдалеке повозку, одиноко стоящую на дороге. Позади повозки мелькали фигуры людей, и я невольно задал себе вопрос, а не разбойники ли это? Служба гонца приучила меня остерегаться подобных ситуаций, ведь я, как и все люди моей профессии, знал об участившихся случаях нападения на перевозчиков ценной информации. Нащупав на поясе рукоять клинка, который я приобрел сразу после нападения разбойников под Братском, прикинул, смогу ли дать отпор противнику, и сразу же ответил на него словами своего приятеля:

— Быстрые ноги подчас полезнее острого меча.

— Ваша бабушка не преувеличивала, а пересказывала вам то, что слышала от своей матушки. — Чайка тоже увидел стоящую на дороге повозку, но не придал тому никакого значения. — Вы знакомы с таким фундаментальным трудом, как «Природа тьмы»?

— Слышал, но не читал, — коротко ответил я, и все мое внимание обратилось на повозку. Голос Генриха скорее раздражал, нежели отвлекал, но я из вежливости не стал его обрывать.

— Вы многое потеряли. Этот труд повествует о тех временах, когда Гриммштайн терзали междоусобицы, а людей — чудовища, как бы дремуче это ни звучало сейчас.

— Люди и есть чудовища, — я не сводил глаз с людей у повозки. Двое мужчин и еще кто-то внутри. — Не все, но монстров среди них хватает.

— Вы правы, но в «Природе тьмы» говорится именно о чудовищах. Это не метафора, если вы понимаете.

Я не знал, что значит метафора, но и разбираться особого желания не было.

— Там описываются разные твари… От тех, кого принято называть русалками, до племени мышеобразных людей.

Я прыснул.

— Ну, или человекообразных мышей.

— О человекообразных людях там говорится?

— Волкер, друг мой, это наука, а не шутки у костра. Не оскорбляйте меня, ради Бога.