Дороги старушки Европы

«Главное, чтобы без меня не наделали глупостей, — обеспокоено подумал он. — На Гая вполне можно положиться, милорд рыцарь не полезет в неприятности, но остальные… Френсис явно что-то замышлял, да и Баохан Ши строила невинную физиономию. Как бы мальчик по доброте душевной не проболтался ей о Книге… Эта лисица быстро смекнет, что к чему, и помчится в библиотеку. Может, не стоило уходить? Да, но какой прок от бессмысленного торчания в замке? Если я сейчас ничего не узнаю, придется срочно искать способ побега. Если узнаю — тем более. Как бы мне вернуться обратно — опять через стену? Долго карабкаться… Ладно, вся ночь впереди. Гай, кажется, начинает меня подозревать, и совершенно правильно делает. Впредь придется быть осторожнее».

Он вскинул голову, подставляя лицо холодному ветру, отбросившему назад тяжелую гриву волос, узрел поднимавшийся над скалами зеленовато-холодный диск, и еле слышно пропел — скорее, проговорил нараспев — отрывок песни, такой же древней, как его народ и здешние края:

И нам не суждено узнать
Ни отдыха, ни сна,
Когда взойдет из-за холмов
Охотничья луна…

Ему уже давно не приводилось испытывать такого азарта и ликующего отрешения от обычных мирских хлопот. Он занимался тем, к чему его предназначила судьба — шел по следу умной и хитрой добычи. Все, что случилось до сегодняшнего дня — лишь отпечатки лап на мягкой земле. Сегодня он настигнет зверя и убьет его. Но прежде задаст несколько вопросов и получит ответы.

* * *

Кованый железный замок на дверях крипты не выдержал близкого знакомства с куском хорошо закаленной гнутой проволоки, сдавленно пискнул и открылся. Франческо толкнул бронзовую решетку, беззвучно провернувшуюся на смазанных петлях, и немного постоял на пороге, принюхиваясь к кисловатому запаху гнили, доносившемуся из подвала, и убеждая вернуть все на прежние места — закрыть створку, запереть замок и удалиться, пока никто ничего не заметил.

Вместо сих разумных поступков он осторожно вошел в холодную темноту, на ощупь прикрыл створки, рассудив, что отец капеллан вряд ли решит совершить ночную прогулку по своим владениям, и, отойдя чуть поглубже, начал возиться с заранее приготовленным кресалом и масляной лампой. После нескольких неудачных чирканий вспыхнул тусклый желтовато-синий огонек, выхватив нависающие над головой необработанные глыбы камня и отразившись в мельчайших капельках воды, выступивших на потолке подземелья.

— Coglione,[17] — пробормотал Франческо, относя столь нелестное определение к собственной персоне. — Grande сoglione, cretino! Зачем ты сюда явился? Почему ты всегда ищешь неприятностей? Все без того достаточно плохо…

Он глубоко вздохнул, набираясь решимости, и начал пробираться между сундуков, ящиков с реликвиями дома де Транкавель и огромных дарохранительниц, загадочно поблескивающих в свете его жалкого фонаря, больше всего опасаясь задеть какой-нибудь хрупкий предмет. Мимо проплыли огромные ржавые доспехи, затем позолоченная рака, усеянная таким количеством мелких граненых рубинов, что создавалось впечатление — металл сочится кровью. Франческо с величайшей осторожностью обогнул загромождавшее путь хитроумное сооружение из темного хрусталя, цветных камней и изогнутых, начищенных латунных полос, с заключенной внутри большой изжелта-коричневой костью, похожей на берцовую. Ему мимолетно захотелось узнать, чья эта кость и почему ее сохраняют здесь с таким почетом. На первый взгляд, она весьма напоминала обыкновенную коровью.

Нельзя сказать, чтобы он сильно испугался — в заброшенной галерее с призрачными голосами ему довелось испытать куда более сокрушающий страх, поднимавшийся из самых глубин души. К тому же Франческо пребывал в некоем диковинном и непривычном состоянии, душевном оцепенении, средним между сном и бодрствованием. Все происходило наяву, но как бы не с ним. В самом деле, как сын почтенных и достойных родителей мог опуститься до того, чтобы ночью взломать замок и пробраться в церковную крипту с явным намерением прибрать кое-что из здешних сокровищ в свое пользование? Разумеется, Франческо-Джованни Бернардоне никогда в жизни не совершил бы подобного деяния и, не колеблясь, одобрил бы решение суда, выносящего строжайший приговор пойманному вору.