Дороги старушки Европы

— Кажется, — мрачно согласился сэр Гисборн.

— Зачем я только потащился с вами? — горестно задал безответный вопрос Дугал, одновременно разрезая веревки на принесенном Франческо мешке. — Я-то обрадовался: ну, думаю, в кои веки угодил в приличное общество, не куда-нибудь еду, в Святую землю! Как же, размечтался! Господи, всю жизнь одно и то же: секреты, тайны, подметные письма…

Он с силой рванул не желавшую поддаваться лезвию ножа веревку, распахнул горловину мешка и нетерпеливо вытащил наружу три одинаковых предмета. Небольшие вместительные сундучки черного дерева, шириной в две ладони, высотой и глубиной в три, окованные по углам зеленовато-золотистыми веточками из потускневшей бронзы, с удобными ручками на крышках и замочными скважинами, окруженными ворохом металлических колосьев. Мак-Лауд, увидев их, рассеянно, точно следуя устоявшейся привычке, выругался, Франческо недоуменно поднял бровь и осторожно потрогал гладкую полированную стенку одного из ящиков, а Гай уныло спросил себя, не затянувшийся ли сон все происходящее вокруг?

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ

Часть вторая Горькие воды Редэ

«…Нам не страшны жестокость донатиста, самоубийственное безумие обрезанца, похотливость богомила, спесивая нищета альбигойца, кровожадность флагелланта, коловращение зла, проповедуемое братьями свободного духа. Мы знаем их всех и знаем, что у их грехов тот же корень, что у нашей святости. Эти люди нам не опасны. И мы прекрасно знаем, как уничтожать их, то есть как устроить, чтобы сами они себя уничтожали, упрямо доводя до зенита ту жажду гибели, которая зарождается в глубинах их надира. Более того. Я твердо убежден, что и само их существование необходимо, неоценимо, поскольку именно их уравновешиваем в Божием мироздании мы. Их греховность поощряет нашу добродетель, их поносные речи воодушевляют нас петь хвалы, их оголтелое покаяние умеряет нас, приучает к разумности. в жертвованиях, их безбожие оттеняет нашу набожность, так же как и князь тьмы был потребен миру, с его протестом и с его безысходностью, дабы ярче всего сущего воссияла слава Господня…»

Умберто Эко. «Имя Розы»

Глава восьмая По выжженной равнине…

8 октября 1189 года, около полудня.

Область Редэ, Лангедок.

Был час в безумной юности моей,
Как заподозрил я, что каждый из людей
Владеет истиной о бытии загробном:
Лишь я один в неведеньи. Огромный,
Злодейский заговор людей и книг
Скрывает истину, чтоб я к ней не приник.
Был день сомнений в разуме людском:
Как можно жить, не зная впрок о том,
Как смерть, и мрак, и рок какой
Сознанье ждут за гробовой доской?

Никогда ранее сэру Гаю Гисборну, уроженцу Британских островов, не доводилось попадать в подобные места — завораживающие своей необычной красотой и пугающие одновременно. Золотое пламя осени, бежавшее с полуночи на полдень Европы, еще не добралось сюда, но вряд ли его появление внесло бы в окружающий пейзаж заметные перемены. Оставалось прежним голубоватое, словно вылинявшее от жары небо, рыжие охристые холмы причудливых форм с пятнами тусклой зелени, по склонам которым медленно перемещались пыльные клочья шерсти — овечьи стада. Никуда не девались качающиеся желтые цветы дрока, скрюченные низкорослые дубы, укрытые от непрекращающегося холодного ветра в глубоких оврагах виноградники и неровные квадраты распаханных полей. И, завершающим стежком на гобелене из блекло-синего, светло-зеленого и всех оттенков красного и оранжевого цветов, — тоскливый свист ветра в скальных выступах да резкий, пронзающий душу клич одинокого ястреба, плывущего в воздушных течениях.