– Ступайте к южным воротам, – помните, к южным, – и скажите страже: «Сокол вылетел из гнезда». Вас пропустят, а вы подойдете к южному входу во дворец. Повторите те же слова и отдайте письмо тому человеку, который ответит: «Пусть ударит, когда захочет». Это пароль, мсье, доверенный мне моим дядей; в стране неспокойно, заговорщики посягают на жизнь короля, и потому с наступлением ночи без пароля никого не подпускают и близко ко дворцу. Если можете, мсье, доставьте ему это письмо, чтобы моя мать смогла увидеть его, прежде чем навеки закроются ее глаза.
– Я отнесу письмо! – с жаром сказал Давид. – Но могу ли я допустить, чтобы вы одна возвращались домой в такой поздний час? Я…
– Нет, нет, спешите! Драгоценна каждая секунда. Когда-нибудь, – продолжала она, и глаза у нее стали длинные и влекущие, как у цыганки, – я постараюсь отблагодарить вас за вашу доброту.
Поэт спрятал письмо на груди и, перепрыгивая через ступеньки, побежал вниз по лестнице. Когда он исчез, дама вернулась в комнату на третьем этаже.
Маркиз вопросительно поднял брови.
– Побежал, – ответила она, – он такой же глупый и быстроногий, как его овцы.
Стол снова вздрогнул от удара кулака капитана Дероля.
– Сто тысяч дьяволов, – крикнул он. – Я забыл свои пистолеты! Я не могу положиться на чужие!
– Возьмите этот, – сказал маркиз, вытаскивая из-под плаща огромный блестящий пистолет, украшенный серебряной чеканкой. – Вернее быть не может. Но будьте осторожны, на нем мой герб, а я на подозрении. Ну, пора. За эту ночь мне надо далеко отъехать от Парижа. С рассветом я должен появиться у себя в замке. Милая графиня, мы готовы следовать за вами.
Маркиз задул свечу. Дама, закутанная в плащ, и оба господина осторожно сошли вниз и смешались с прохожими на узких тротуарах улицы Конти.
Давид спешил. У южных ворот королевского парка к его груди приставили острую алебарду, но он отстранил ее словами: «Сокол вылетел из гнезда».
– Проходи, друг, – сказал стражник, – да побыстрее.
У южного входа во дворец его чуть было не схватили, но его mot de passe[5] снова оказал магическое действие на стражников. Один из них вышел вперед и начал: «Пусть ударит…» Но тут что-то произошло, и стража смешалась. Какой-то человек с принизывающим взглядом и военной выправкой внезапно протиснулся вперед и выхватил из рук Давида письмо. «Идемте со мной», – сказал он и провел его в большой зал. Здесь он вскрыл конверт и прочитал письмо. «Капитан Тетро! – позвал он проходившего мимо офицера, одетого в форму мушкетеров. – Арестуйте и заточите в тюрьму стражу южного входа и южных ворот. Замените ее надежными людьми». Давиду он опять сказал: «Идемте со мной».
Он провел его через коридор и приемную в обширный кабинет, где в большом кожаном кресле, одетый во все черное, в тяжком раздумье сидел мрачный человек. Обращаясь к этому человеку, он сказал:
– Ваше Величество, я говорил вам, что дворец кишит изменниками и шпионами, как погреб крысами. Вы, Ваше Величество, считали, что это плод моей фантазии. Но вот человек, проникший с их помощью во дворец. Он явился с письмом, которое мне удалось перехватить. Я привел его сюда, чтобы вы, Ваше Величество, убедились, что мое рвение отнюдь не чрезмерно.
– Я сам допрошу его, – отозвался король, шевельнувшись в своем кресле. Он с трудом поднял отяжелевшие веки и мутным взором посмотрел на Давида.
Поэт преклонил колено.
– Откуда явился ты? – спросил король.
– Из деревни Вернуа, департамент Ора-и-Луара.
– Что ты делаешь в Париже?
– Я… хочу стать поэтом, Ваше Величество.
– Что ты делал в Вернуа?
– Пас отцовских овец.
Король снова пошевелился, и глаза его посветлели.
– О! Среди полей?
– Да, Ваше Величество.
– Ты жил среди полей. Ты уходил на заре из дома, вдыхая утреннюю прохладу, и ложился под кустом на траву. Стадо рассыпалось по склону холма; ты пил ключевую воду; забравшись в тень, ел вкусный черный хлеб и слушал, как в роще свистят черные дрозды. Не так ли, пастух?
– Да, Ваше Величество, – вздыхая, сказал Давид, – и как пчелы жужжат, перелетая с цветка на цветок, а на холме поют сборщики винограда.
– Да, да, – нетерпеливо перебил король, – поют, разумеется, и сборщики винограда; но черные дрозды! Ты слышал, как они свистят? Часто они пели в роще?
– Нигде, Ваше Величество, они не поют так хорошо, как у нас в Вернуа. Я пытался передать их трели в стихах, которые я написал.
– Ты помнишь эти стихи? – оживился король. – Давно я не слыхал черных дроздов. Передать стихами их песню – это лучше, чем владеть королевством! Вечером ты загонял овец в овчарню и в мире и покое ел свой хлеб. Ты помнишь эти стихи, пастух?
– Вот они, Ваше Величество, – с почтительным рвением сказал Давид: