Дороги судеб

Дело шло к жертвоприношению — громкость песни возрастала, женщины уже раскачивались в такт, подняв руки и помахивая ими в воздухе. Скоро, стало быть, и темп ее изменится, насколько я помню, в прошлый раз все происходило именно так.

А вон и функционеры секты, на той стороне поляны стоят, смеются, все четверо. У одного, кстати, на плече до боли знакомый ствол болтается, у меня в руках сейчас такой же. Либо сам ходил к нам в гости, либо забрал его у того, кто к нам наведался. Ну, падла, я тебя первого положу. Насколько я помню, именно они распластывали детей на жертвенном камне, так что как цель они будут вполне доступны.

Да и остальные гоблины стоят и сидят кучно и неподалеку, так что Азизу даже делать ничего не надо будет, только на курок нажать. Вон он как плотоядно улыбается, на них глядя.

Тем временем пение становилось все громче, и на самом деле начал убыстряться темп: стало быть, дело шло к развязке. Ну и хорошо, на земле долго пузом лежать не придется, не отморожу себе ничего.

К женским голосам добавились мужские, люди больше напоминали зомби — глаза пустые, рты разинуты, движутся как сомнамбулы. Нет, все-таки иногда я всерьез убеждаюсь в том, что животные в ряде моментов совершенней людей, по крайней мере, вот так себя одурманивать они точно не дадут. А уж радоваться смерти себе подобных — и вовсе исключено. Эти же вон торжествуют и предвкушают. Хотя и я предвкушаю, и тоже смерть себе подобных. Вот такой вот парадокс.

— Время жертвы! — Пока я думал, песня оборвалась, как и в прошлый раз, внезапно. — Время жертвы! Великий отец наш сегодня явит нам свой лик! Великий Речной Зверь голоден, дадим же ему пищи!

Нет, ну до чего слаженно это все звучит. И как мощно, что, правда, неудивительно. Сотня с лишним глоток, еще бы!

Рядом со мной лязгнул затвор пулемета, Азиз явно ждал этого момента, чтобы голоса заглушили металлический звук. Непонятно, правда, чего в лесу не взвел. Хотя, он так бережет свою «детку», что мучить пружину не будет.

Полог шатра колыхнулся, и довольный жрец появился перед своей паствой. Видать, народ-то замучил его за это время: «когда?» да «когда?». А сейчас детишек в воду покидает — и все, живи спокойно.

Как видно, так он и думал, судя по улыбке. Он явно был в приподнятом настроении, и это хорошо. Человек должен воспринимать крушение своего мира в приподнятом настроении, чтобы хоть как-то смириться с его потерей, да к тому же ему еще в тюрьму лезть, я его до прихода Голда там законсервирую. Ну если он уцелеет, конечно.

Жизнь в тюрьме, к слову, уже затеплилась — Перстень с Амиго привели накануне в крепость первый поток лесных жителей, в том числе и пятерых отморозков. В ту же ночь и отправили этих пятерых в янтарь, как мух. Не знаю уж, заметил это народ, не заметил, в любом случае вопросов никаких не последовало. Да и кому спрашивать? Те, кто у нас не первый день живут, знают, что просто так ничего не делается. Новенькие же больше о себе думают, а о ближнем своем — не слишком. Да и лиц заключенных в желтизне янтаря не видно, так, мутные фигуры различить можно, и все.

А Фрэн и главного гаденыша среди пришедших не оказалось. Досадно.

— Время жертвы! — неожиданно басовито гаркнул жрец, раскинув руки в стороны. — Сегодня наш повелитель будет доволен, сегодня мы накормим его досыта, он получит сладкое мясо греха, мясо детей!

— Аой! — завыла толпа. — Аллилуйя! Мясо нашему властелину, пусть он будет сыт!

— Да! — Великий жрец поднял руки. — Да! Это великая ночь, ночь, когда Великий Речной Зверь предстанет пред нами, его детьми! Его слугами! Его рабами!

— А-а-а, о-о-о, — ожидаемо затянули сектанты знакомую нам мелодию. — А-а-а, о-о-о!

Я угадал: первой речному фантому решили отдать Аллочку, как видно, за излишнюю строптивость. Ну и за отменное знание ненормативной лексики: матюки, которыми она осыпала странное существо с отвисшими грудями, тащившее ее за собой, донеслись даже до нас. Они даже вой толпы перекрыли!

Впрочем, как видно, великий жрец счел, что его зверюшка изрядно проголодалась, и вторая рука бабищи цепко держала лапку мальчугана, одного из тех, кого мы вывели с поляны. Он держался спокойно, хотя несомненно был напуган. Ночь, вой, костры, жуткое создание из кошмарных снов, которое тебя куда-то тащит… Если бы со мной в его годы случилось подобное, я бы шорты свои намочил и ревел бы, честное слово. А этот — молодец. Хоть и потряхивает его от страха, ни слезинки не проронил.

Великий жрец не торопясь прошествовал вдоль коленопреклоненных и монотонно гнусящих прихожан, довольно озирая их, добрался до помоста, взошел на него и взмахнул руками, требуя тишины. И все сразу замолчали.

— Время жертвы! — Надо заметить, что набор слов тут вообще был невелик. Все разговоры — либо о жертве, либо о Великом Речном Звере. Интересно, а они вообще тут друг с другом общаются? — Братья и сестры, мы наконец-то дадим нашему богу то, что должны, настало время!

— Время! — ухнули сектанты.

Толпа стояла на коленях, внимая каждому слову своего пастыря.