Дороги свободы. III.Смерть в душе. IV.Странная дружба

«Спокойной ночи». Брюне поворачивается на спину и кладет голову на рюкзак, глаза у него открыты, он чувствует тепло Шнейдера, он догадывается, что у Шнейдера открыты глаза, он думает: «Необходимо заняться этим фруктом». Он прикидывает, кто из них двоих кем манипулировал. Время от времени между кустарниками звезд небо прочерчивают маленькие светящиеся вспышки; Шнейдер тихо шевелится под одеялом и шепчет: «Ты спишь, Брюне?» Брюне не отвечает, он ждет. Проходит минута, и он слышит сиплое похрапывание: Шнейдер спит, Брюне бодрствует один, единственный источник света среди этих двадцати тысяч ночей. Он улыбается, закрывает глаза и забывается, в лесочке смеются два араба: «Где Абд-эль-Керим?» Старуха отвечает: «Не удивлюсь, если он сейчас в магазине одежды». Действительно, он там мирно сидит перед прилавком, но при этом вопит: «Убийцы! Убийцы!» Он рвет пуговицы на своем бурнусе; каждая пуговица, подпрыгивая, вспыхивает и взрывается. «За стену, быстрей!» — торопит Шнейдер. Брюне садится, чешет голову и вдруг понимает, что ночь нашпигована звуками. — «Что случилось?» — «Быстрей! Быстрей!» Брюне отбрасывает одеяло и распластывается рядом со Шнейдером за стеной. Чей-то голос повторяет: «Убийцы!» Кто-то кричит по-немецки, затем сухо щелкают автоматы. Брюне рискует бросить взгляд поверх стены, при свете вспышек он видит скопление скрюченных деревьев, которые тянут к небу узловатые и корявые ветви, глаза у него болят, голова пуста, он шепчет: «Вот оно, страдающее человечество». Шнейдер тянет его назад: «Какое там страдающее человечество: они хотят нас всех перебить». Кто-то рыдает: «Как собак! Как собак!» Автомат больше не стреляет. Брюне проводит рукой по лбу и окончательно просыпается: «Что происходит?» — «Не знаю, — отвечает Шнейдер. — Они пальнули дважды: первый раз, возможно, в воздух, но второй в нас». Вокруг них шумят джунгли: «Что такое? Что такое? Что это было?» Самозванные командиры отвечают: «Замолчите, не двигайтесь, оставайтесь лежать»; сторожевые вышки чернеют на фоне молочного неба, на них люди, которые их стерегут, держа палец на курке автомата. Стоя на коленях за стеной, Брюне и Шнейдер видят вдалеке круглый глаз электрического карманного фонарика. Он приближается, раскачиваемый невидимой рукой, он освещает серые плоские личинки. Два хриплых голоса говорят по-немецки; Брюне получает свет фонарика прямо в лицо; ослепленный, он закрывает глаза, голос спрашивает с сильным акцентом: «Кто кричал?» Брюне говорит: «Не знаю». Встает сержант, он чувствует себя торжественно и под электрическим светом держится очень прямо, он одновременно корректен и сохраняет необходимую дистанцию: «Один солдат сошел с ума, он начал кричать, его товарищи испугались и вскочили, тогда часовой и выстрелил». Немцы не поняли; Шнейдер говорит с ними по-немецки, немцы ворчат и тоже что-то произносят; Шнейдер поворачивается к сержанту: «Они спрашивают, есть ли среди нас раненые». Сержант выпрямляется, быстрым и точным движением складывает руки вокруг рта и кричит: «Сообщите о раненых!» Со всех сторон ему отвечают слабые голоса, внезапно зажигаются два прожектора, они освещают двор феерическим светом, разглаживающим распростертую толпу; двор пересекают немцы с носилками, к ним присоединяются французские санитары. «Где сумасшедший?» — по слогам спрашивает немецкий офицер. Никто не отвечает, но сумасшедший здесь, он стоит, его белые губы дрожат, слезы катятся по его щекам, солдаты становятся по обе стороны и уводят его, он ошалело подчиняется, вытирая нос и губы платком Брюне. Привстав, люди смотрят на этого страдальца, которому предстоит страдать еще; все здесь пахнет поражением и смертью. Немцы исчезают, Брюне зевает; свет щиплет ему глаза; Мулю спрашивает: «Что они с ним сделают?» Брюне пожимает плечами, Шнейдер говорит: «Нацисты сумасшедших не жалуют». Снуют санитары с носилками, Брюне говорит: «Наверное, можно снова лечь». Они ложатся. Брюне смеется: на том месте, где он лежал, дыра в палаточном полотне. Дыра с порыжевшими краями — это пулевое отверстие. Он показывает его, Мулю зеленеет от ужаса, руки его дрожат: «Ого! — восклицает он. — Ого!» Брюне, улыбаясь, говорит Шнейдеру: «Так или иначе, ты спас мне жизнь». Шнейдер не улыбается, он смотрит на Брюне серьезно и несколько растерянно и медленно говорит: «Да. Я спас тебе жизнь». — «Что ж, спасибо», — произносит Брюне, заворачиваясь в одеяло. — «Лично я, — решает Мулю, — буду спать за стеной».