Дороги свободы. Том 2. Отсрочка

Филипп, опустив руки, смотрел на красные плитки, он оцепенел, это было почти приятно. Морис взял его за плечо и встряхнул:

— Ты знаешь Эмиля?

Филипп не ответил. Морис затряс его сильнее.

— Ты будешь отвечать? Я тебя спрашиваю, ты знаешь Эмиля?

Филипп поднял на Мориса отчаянные глаза.

— Я знаю одного старика, который делает фальшивые документы, — сказал он тихо и быстро.

Морис тут же отпустил его. Филипп, потупившись, добавил:

— Он вам их сделает.

Наступило долгое молчание, потом Филипп услышал торжествующий голос Зезетты:

— Что я тебе говорила, это провокатор!

Он осмелился поднять глаза, Морис грозно смотрел на него. Он замахнулся на Филиппа большой волосатой лапой, но тот отскочил назад.

— Это неправда, — сказал он, закрываясь поднятым локтем, — это неправда, я не шпик.

— Тогда какого черта ты пришел сюда?

— Я пацифист, — чуть не плача сказал Филипп.

— Пацифист! — ошеломленно повторил Морис. — Чего только не насмотришься!

С минуту он чесал в затылке, потом расхохотался.

— Пацифист! — повторил он. — Скажи, Зезетта, ты понимаешь, что это такое?

Филипп начал дрожать.

— Я вам запрещаю смеяться, — тихо сказал он.

Он закусил губы, чтобы удержаться от слез, и с трудом добавил:

— Даже если вы не пацифист, вы должны меня уважать.

— Уважать тебя? — переспросил Морис. — Уважать тебя?

— Я дезертир, — с достоинством сказал Филипп. — Если я вам предлагаю фальшивые документы, то лишь потому, что заказал себе тоже. Послезавтра я буду в Швейцарии.

Он смотрел Морису прямо в лицо: Морис сдвинул брови, у него на лбу обозначилась морщинка в форме галочки, казалось, он размышлял.

— Поедем со мной, — предложил Филипп. — У меня хватит денег на двоих.

Морис с отвращением посмотрел на него.

— Ах ты, паршивец! — воскликнул он. — Видишь, какие на нем шмотки, Зезетта? Конечно, война тебе внушает ужас, конечно, ты не хочешь сражаться с фашистами. Ты их скорее облобызаешь, так ведь? Именно они охраняют твои денежки, барчук чертов.

— Я не фашист! — вскинулся Филипп.

— А я, по-твоему, фашист? — взревел Морис. — А ну-ка, вон отсюда, гад паршивый! Вон! Иначе я за себя не ручаюсь!

Ноги Филиппа хотели бежать. Его ноги, его ступни. Но он не убежит. Он заставил себя приблизиться к Морису, он заставил опуститься свой мальчишеский локоть. Он посмотрел на подбородок Мориса, ему не хватало духу поднять глаза до его бледных глаз, лишенных ресниц, он твердо сказал:

— Нет, я не уйду.

Некоторое время они молча стояли друг против друга, потом Филиппа прорвало:

— Как вы жестоки. Все. Все. Я был рядом, я слышал, о чем вы говорили, и я надеялся… Но вы такой же, как другие, вы — стена. Всегда осуждать, никогда не пытаясь понять; разве вы знаете, кто я? Я дезертировал ради вас; я мог прекрасно остаться дома, где я вдоволь ем и живу в тепле, среди красивой мебели, окруженный слугами, но я все бросил ради вас. А вы, вас посылают на бойню, и вы не противитесь этому, вы не пошевельнете и мизинцем, вам сунут в руки ружье, и вы решите, что вы герои, а если кто-то пытается поступить иначе, вы его сочтете барчуком, фашистом и трусом только потому, что он не такой, как все. Я не трус, вы лжете, я не трус, и не моя вина, что я сын богатых людей. Поверьте, гораздо легче быть сыном бедняков.

— Я тебе советую уйти, — ровным голосом сказал Морис, — потому что не люблю барчуков и могу разозлиться.

— Я не уйду! — топнул ногой Филипп. — С меня хватит, наконец! С меня хватит всех этих людей, которые делают вид, будто не видят меня, или же смотрят на меня свысока, а, собственно, по какому праву? По какому праву? Я существую, и я вас стою. Я не уйду, я останусь всю ночь, если нужно. Я хочу наконец объясниться.

— Ах, ты не уйдешь?! — прорычал Морис. — Ты не уйдешь?

Он схватил его за плечи и толкнул к двери; Филипп попробовал сопротивляться, но это было безнадежно: Морис был силен, как бык.

— Отпустите меня! — крикнул Филипп. — Отпустите меня, если вы меня выставите, я останусь у вашей двери и подниму шум, я не трус, я хочу, чтобы вы меня выслушали. Отпустите меня, грубиян! — кричал он, пиная Мориса.

Он увидел поднятую руку Мориса, и сердце его остановилось.

— Нет! — воскликнул он. — Нет!

Морис два раза ударил его по лицу кулаком.

— Полегче, — сказала Зезетта, — он еще мальчишка.

— Послушай, парень… — неуверенно начал Морис.

— Вы увидите! — крикнул Филипп. — Вы все увидите! Вам будет стыдно!

Он кинулся прочь из комнаты, вернулся в свой номер и закрыл замок на два оборота. Поезд катился, пароход поднимался и опускался, Гитлер спал, Ивиш спала, Чемберлен спал, Филипп бросился на кровать и заплакал. Большой Луи шел нетвердой походкой, дома, дома, дома, голова его горела, но он не мог остановиться, ему нужно было идти в подстерегающей ночи, в этой ужасающей шепчущей ночи, Филипп плакал, он был без сил, он слышал сквозь стену их шепот, у него даже не было сил их ненавидеть, он плакал, изгнанный в холодную и жалкую ночь, в ночь серых перекрестков, Матье проснулся, он встал и подошел к окну, он слышал шепот моря, он улыбнулся этой прекрасной молочной ночи.

ВОСКРЕСЕНЬЕ, 25 СЕНТЯБРЯ