Дороги товарищей

У Людмилы хоть осталась мать и было кое-что из жратвы (так пренебрежительно Людмила назвала съестные продукты), а у Шурочки не было ничего, кроме собственного дома и многочисленных желаний, вполне бесполезных и даже обременительных для нее на заре второй, так удачно начавшейся жизни. Людмила, конечно, готова была принять подругу в свою семью, но Шурочка не хотела быть нахлебницей. Это было не в ее привычках — превращаться в нахлебницу.

Но что же оставалось делать?

Трудно сказать, к какому выводу пришли бы девушки, если бы не случилось новое событие.

Явился Сторман.

— Алло, синьорины! — радостно воскликнул он, увидев девушек, и не выдержал — скорчил по привычке уморительную мину.

Он — с этой восхитительной гримасой — был родной, домашний, довоенный и — словно в подтверждение своей подлинной довоенности — держал в руках за горлышко бутылку вина с яркой наклейкой. Шурочка обомлела. Начинались-таки чудеса! А Людмила приветственно махнула Сторману рукой, словно рассталась с Вадькой Сторманом только вчера. Она хотела что-то сказать, но Сторман опередил ее.

— И ты здесь, донна Люсия! — воскликнул он. — Удачно драпанула из-под Валдайска? Каким макаром?

Сторман блестяще выглядел со своей блестящей бутылкой и блестяще говорил.

— А ты? Да здравствуй, Вадька! Как ты?..

— Я — особое дело, — многозначительно сказал Вадим, будто таил некую, чуть ли не государственной важности, тайну. — Здравствуйте, синьорины! Как поживаете?

— Великолепно, — усмехнулась Людмила.

— Ты один? — нетерпеливо спросила Шурочка.

— Пока, — многозначительно сказал Вадим.

— Что это у тебя?

— Вино. Разве не видишь?

— Где же ты взял?

— В витрине. Иду, смотрю — разбитая витрина. И в уголке стоит эта симпатичная склянка… точно в городе не осталось ни одного мужчины. Взял.

— Украл? — изумилась Шурочка.

— У кого теперь красть?

— У государства!

— Государство теперь — я! — отпарировал Вадим. — Говорят, в город немцы входят. Прикажете немцам оставлять? Извините, не привык. Пожалуйста, синьорины. — Сторман поставил бутылку на плоское перильце веранды. — Мадера — вино люкс. У вас есть жареные миноги? Или с чем его пьют?..

Так он появился, этот весельчак Сторман. Пришел и поставил на перила веранды бутылку мадеры. А в город, по его же словам, входили немцы — событие, которое, должно быть, не производило должного впечатления на этого храбреца Стормана.

Девушки с восторгом глядели на него.

В их глазах Вадька Сторман был чуть ли не героем.

Сторман и сам не отрицал, что до настоящего героя ему осталось самую малость, миллиграмм какой-то, раз плюнуть. Рассказать? Он не против. Но обо всех приключениях, которые выпали на его долю, конечно, не расскажешь… кое-что, впрочем, забыть нельзя.

— Я, собственно, за вами, — сообщил он девушкам, прежде чем поведал им свою героическую историю. — У меня есть задание. Но об этом потом. Дайте мне оглядеться… и не выпить ли нам по бокалу мадеры?

— Сообщи прежде, какое задание, — потребовала Людмила, — а то мы умрем.

— Да, конечно, вы не выдержите, — вздохнул Сторман, и девушки, как ни крепились, не смогли сдержать смеха.

— Будь посерьезнее, — попросила Стормана Шурочка, — тем более, что мы все-таки постарше тебя.

— Только это и заставляет меня сделать постное лицо, — смиренно сказал Сторман, и девушки опять расхохотались.

Вадим не мог вести себя иначе. Нет, он просто не мог — да особенно еще в такой компании.

Когда он только заикнулся о плане Саши Никитина и его друзей, связанном с озером Белым, Людмила взмолилась:

— Расскажи толком, где Саша, Левка Гречинский!

— Пригласите же меня в дом, черт вас возьми! — сказал Сторман в тон Людмиле.

Бутылку мадеры все-таки пришлось разлить по банкам — на этом настоял Вадим. Он провозгласил тост за победу и выпил свою порцию до дна.

— Хорошая закуска! — с наслаждением сказал он, с хрустом жуя бурый, в желтых конопатинах огурец.

Девушки пригубили вино и, поморщившись, поставили банки на стол. Вадим набросился на них — чтобы пили. Но Людмила сказала:

— Я не думаю, что тебе будет интересно, когда мы напьемся и станем петь песни. Мы выполнили все твои условия, даже выпили мадеры… фу, гадость! Никогда не пила ничего отвратительнее! Теперь очередь за тобой… и больше не пей! — Людмила схватила банки и выплеснула содержимое за окно. — Долой эту пьяную оргию! — прибавила она.

— Ваша власть, — со вздохом сказал Вадим.

В конце концов ему пришлось приступить к рассказу. Но в тот раз он только начал его, а заканчивать пришлось на другой день. Помешали немецкие мотоциклисты, промчавшиеся по улице. Девушки и Вадим увидели оккупантов своими глазами — и сразу же посуровели. Вадим заторопился домой — к матери, которая тоже не эвакуировалась. Шурочка и Людмила забрались на чердак. Там они и уснули…

Рассказ Вадима вкратце сводился к следующему.

В общем он совершил — разумеется, вместе со всеми — по меньшей мере четыре героических подвига.